Принятие

Хайд Адель

Сейчас же Светлане Фёдоровне было не до изысков, более того она даже не планировала очередной литературный салон, потому что в её семье случилось большое несчастье.

Господина Алябьева сняли с занимаемой должности главы мануфактур-коллегии. Но не это было самое страшное. Самое ужасное случилось, когда Александр Васильевич Алябьев узнал кто стал причиной немилости государя.

Бросил безутешную супругу и укатил в деревню. Содержание супруги было значительно урезано, в виду того, что вместе с должностью бывший

глава мануфактур-коллегии лишился большей части дохода.

И теперь Светлана Фёдоровна не могла больше организовывать салоны, и шить новое платье каждую неделю.

Она рассчитывала получить от госпожи Гайко сочувствие и помощь.

А Прасковья Валуевна согласилась принять Алябьеву только потому, что ей очень хотелось понять, что сейчас говорят в высшем обществе столицы. После ранения госпожа Гайко пока сидела дома и никуда не выезжала.

— Что же ты, Светлана, — госпожа Гайко как обычно не церемонилась, пользуясь и своим положением и своим возрастом, — так мужа подвела

Светлана Фёдоровна зарыдала с новой силой.

Когда удалось немного успокоится, сказала:

— Сама не знаю, бес попутал, Прасковья Валуевна

Госпожа Гайко вздохнула:

— Распустили вас мужья, это же как называется, через «голову» мужа лезть в его коллегию.

Сама-то Прасковья Валуевна не гнушалась «помогать» мужу, но при этом она никому не вредила, а действовала исключительно в интересах своего супруга и его службы.

Поэтому госпожа Гайко считала себя вправе осуждать этих «недалёких»:

— И что же ты баб-то вредных слушаешь? Кто тебя только надоумил?

Алябьева рассказала, продолжая утирать слезы, что заезжала к ним графиня Балашова и от неё она и узнала, что едет в столицу некая Ирэн, которая её сыну жизнь испортила и всем остальным тоже может испортить.

— Я же как лучше хотела, — рыдала в голос Алябьева, — я думала, что графиня Балашова, она же важная дама, сестра главы государственного Совета. А здесь такая история.

Головой надо было думать, — отрезала госпожа Гайко. Помолчала мгновение, — А от меня чего ждёшь?

Алябьева снова зарыдала:

— Прасковья Валуевна, миленькая, помоги с баронессой Виленской договориться, пусть она за мужа моего императора попросит.

— Да ты что, сдурела, что ли, и не подумаю. Сама иди проси императора. И не приходи ко мне больше и к Ирэн не вздумай соваться.

Прасковья Валуевна встала и не прощаясь вышла.

— Вот же дуры столичные, тарахтелки, — подумала она, — Ирэн там бьётся и за себя, и за империю, а эти только языками трепать способные. Тьфу!

До бала, посвящённого закрытию выставки, оставалось три дня. Портниха, которую посоветовала Лиза Туманова, прислала готовые платья вместе с двумя модистками, которые здесь же подогнали всё что надо. Платья Ирине понравились, всё как она просила. Нарядные, богато украшенные,

но в то же время довольно закрытые, так как она и хотела.

В массе приглашений, свалившихся на Ирину, удалось «откопать» приглашение в имение Строгановых и письмо от княжны Обуховой.

За завтраком Ирина спросила Путеева, что там намечается в имении, на что тот ответил, что будет «сватовство», и, скорее всего это Анна уговорила отца позвать Ирэн, поскольку ей нужна «поддержка».

А письмо от княжны Обуховой Ирину заинтересовало. Она хорошо помнила эту почти прозрачную «феечку с железными крылышками». Софья восхищалась тем, что Ирэн делает, писала, что очень бы хотела приехать к ней в Никольский, посмотреть на производства.

А заинтересовало Ирину то, что княжна приложила к письму описание идеи, которую она хотела сделать, но не имела возможности. Оказалось, что княжна Обухова хотела стать … доктором.

Ирина давно так не удивлялась. Вот такая небесно-цветочная фея и… доктором. Она писала, что когда решила выйти замуж за Балашова, то постаралась забыть эту идею, а вот теперь, раз уж так вышло, то хочет научиться.

Писала, что брат, конечно же против, поэтому просила Ирину не рассказывать никому о её мечте.

Ирина не стала удивляться, местные мужчины редко поощряли подобные увлечения женщин. Но девчонка ей понравилась, вот только брат её слишком эмоционально отнёсся к Ирэн. Возможно, он не разрешит ей посетить Никольский, но сама Ирина была не против.

К завтраку приезжал Виленский и пригласил её сегодня на свидание. Обещал новые впечатления. А Ирине стало смешно, когда она представила, что прогуливаются они с Виленским по парку, а позади отряд охраны марширует, подозрительно косясь на зевак.

Виленский приехал к четырём часам. Ирина сначала хотела взять с собой детей, но потом решила, что в этом случае, во-первых, он не смогут поговорить, а во-вторых, будет неверный посыл, как будто она очень хочет побыстрее воссоединить семью. А она пока не была готова.

Экипаж, тот самый, на котором Ирина уже ездила по Москве, остановился около особняка наместника. Барон Виленский, чисто выбритый, одетый в тёмно-зелёный камзол, вышитый золотом, благоухающий, Ирина подозревала, что «мужским» мылом, которое она же барону и отправляла, зашёл в дом.

Прежде чем дворецкий успел о бароне доложить на него налетел вихрь из братьев Ирэн и сына. Малышка Танюша тоже прибежала, хоть ей и не позволяли бесстрашно бегать со всеми. Но верная Глаша старалась постоянно быть рядом.

Барон взял на руки Сашу и подкинул!

Саша удивился, отец раньше никогда такого «себе не позволял». Опомнившись, мальчишка заливисто рассмеялся.

— И я, и меня, — раздалось из одного тёмных углов, и оттуда выбежала Танюша, смешно переваливаясь на пухлых ножках.