Природа. Дети
Шрифт:
Мчится машина, сигналит Сашук, и встречает их мамка, веселая, совсем здоровая. Доктор говорит Жоркиным голосом:
«У нас в два счета. Наука!»
«Тогда садитесь,—говорит Звездочет,— и я отвезу вас на край света. Или прямо в космос...»
Тут Сашука разбудили, и он заходится отчаянным плачем.
«— Ты чего, дурной? — удивляется Жорка.
— Не-правда!..— захлебывается слезами Сашук.
— Что — неправда? — спрашивает Иван Данилович.
— Все неправда! — кричит Сашук и плачет, спрятав лицо в согнутый локоть» (стр. 213).
В сказках справедливость восстанавливается волшебством, в реалистической повести Дубова —
Только во сне оказывается здоровой мать, только во сне может Сашук научить самордуя справедливости...
Уезжает Звездочет с семьей. И Сашук дарит Анусе самое дорогое, что у него осталось,— кухтыль из зеленого стекла. Сашук счастлив своей щедростью, Ануся счастлива подарком.
«Мать смотрит на кухтыль, ноздри у нее начинают раздуваться и белеют.
— Опять какая-то грязная гадость?
Она выхватывает у Ануси кухтыль, яростно отбрасывает его в сторону [...]. Ануся в ужасе всплескивает руками, поднимает опавший мешок из сетки — там звякают стеклянные обломки.
— Зачем! Как не стыдно! — кричит Ануся и, заливаясь слезами, бросается к отцу: — Папа, папа, ну скажи же ей!..
[...] Вместе с кухтылем разбивается еще что-то такое, чего Сашук не умеет сказать словами, но отчего ему становится невыносимо горько».
Вот так и ранят детские души равнодушные или злые люди.
Потом та история с Игнатом — гибель щенка. Сашук корит себя: оставь он кутенка дома, может, жил и жил бы...
Насыщенны событиями, переживаниями, мыслями дни мальчика у моря. Были радости — дружба с Жоркой, Звездочетом, Анусей, знакомство с «оранжевым богом». Были горечи, встречи, жгущие душу несправедливостью плохих людей.
Всю гамму переживаний пройдет десятилетний читатель вместе с Сашуком. С ним будет счастлив поездкой на автомобиле, с ним будет плакать над погубленным бессмысленной злобой щенком, над чем-то разбитым вместе с кухтылем...
И взрослый читатель не останется равнодушным к этой глубоко эмоциональной, трогательной повести о справедливости и зле.
Трудно быть маленьким. Не забудем об этом. Постараемся помочь каждому Сашуку, с которым столкнет нас жизнь, чтобы меньше было вокруг него непонятного зла, чтобы жил он в мире справедливости — в мире Жорки, Ивана Даниловича, Звездочета, а не Игната и Анусиной мамы. К этому зовет Дубов, об этом его мечта, тревога и забота.
Не буду говорить о двух повестях Дубова, опубликованных в 1963 году. Одна из них — «У отдельно стоящего дерева» — не связана с нашей темой. Ее герои — взрослые; действие происходит во время войны, и написана она под свежим впечатлением недавних событий. Время работы над повестью указано 1945— 1963, и первая дата чувствуется отчетливее, чем вторая,— повести не хватает той художественной зрелости и глубины психологической трактовки, которыми вполне обладал Дубов к 1963 году.
Другая повесть — «Небо с овчинку» — о подростках, их приключениях в лесном поселке. Повесть написана мастерски. Лепка образов, изображения быта, пейзажи — все это на уровне тех повестей, о которых мы говорили в последних главах. Не разбираю эту повесть, написанную увлекательно и добротно, лишь потому, что в творческой биографии Дубова мне представляются особенно интересными его взлеты к новому литературному качеству, к новой силе художественного исследования, к большей значительности в изображении детей и взрослых, их психологии и взаимоотношений.
Такие
Интуитивное восприятие внутренней ценности людей, их душевного строя нередко опережает осмысление и у взрослых участников или наблюдателей событий. А у детей — почти всегда. Именно на это чутье и ориентируются писатели, которые, как Житков, как Дубов, не считают нужным упрощать жизненные ситуации и душевные конфликты, адресуя свои книги юным читателям.
Я вспоминаю здесь Бориса Житкова, потому что он первым в нашей детской литературе решился писать о гибели людей, об убийствах не в книгах о войне и не в детективах или приключенческих повестях, а раскрывая психологические драмы. Секрет доступности подросткам таких рассказов Житкова — в отчетливости моральной идеи. Она не высказывается прямо, она поставлена перед читателем как проблема, которую он должен решить для себя, переживая события рассказа, обдумывая поведение его героев.
Литературный метод Дубова в таких книгах, как «Горе одному», «Мальчик у моря», несколько иной. Моральный вывод здесь вытекает из ситуаций более непосредственно, прямо, чем, например, в «Механике Солерно» или в «Погибели» Житкова. Справедливо — несправедливо, добро — зло, благородно — неблагородно, все это в повестях Дубова, о которых мы говорили, настолько очевидно, что задача нравственной оценки поведения или характера героя перед читателем не возникает — она отчетливо решена автором.
Для писателя важно в этих книгах другое — создать характеры и ситуации, возбуждающие эмоции достаточно сильные, чтобы вызвать у читателей стремление к действенной защите справедливости, к борьбе со злом всюду, где бы оно ни встретилось на его пути.
В психологических и моральных проблемах «Беглеца» пет такой очевидности противопоставления зла добру, как в «Горе одному» и «Мальчике у моря». В решении этических задач, поставленных повестью, должны принять участие читатели (потому в связи с «Беглецом» я и вспоминаю о рассказах Житкова). Книга требует от них душевной и умственной работы, которую возбуждает вживание в события и в нравственные коллизии повести.
...Живет Юрка в уединенном домике с добрым дедом — дорожным мастером, бабкой (все зовут ее Максимовной), с инвалидом войны, сильно пьющим отцом и громкоголосой матерью. До ближайшего поселка километра четыре.