Приручить единорога (Странное предложение)

Джоансен Айрис

Жанна медленно выпрямилась и коснулась ногами пола, в то же время оставаясь сидеть у него на коленях. Руки Сэнтина выпустили ее волосы, и она слегка пригладила их, прежде чем встать и сделать несколько шагов. Только после этого она обернулась.

— Но я не хочу уходить, — сказала она, безмятежно улыбаясь. — Я хочу, чтобы ты любил меня. Здесь и сейчас. Ты даже не представляешь себе, какой ты замечательный любовник, Раф… Я знаю, что не в моих силах заставить тебя отказаться от принятого решения, и, хотя я не согласна с ним в целом, мне весьма по душе некоторые его аспекты. — Губы Жанны чуть заметно дрогнули. —

Кроме того, это может оказаться единственной возможностью сделать так, чтобы ты отправился в постель по собственной воле.

Сэнтин был уже на ногах.

— К дьяволу постель! — прорычал он, бросаясь к ней. — Я едва не изнасиловал тебя, когда увидел, что это ты, а не мой старый напыщенный индюк Стокли. Боже, ты даже не представляешь, что я пережил, когда ты возникла передо мной из темноты, мерцая словно привидение, Нет, словно коварный демон-соблазнитель!..

В следующее мгновение Жанна снова оказалась в его объятиях, и Сэнтин покрыл ее лицо и шею горячими поцелуями.

— Похоже, — задыхаясь, прошептал он в самое ухо Жанне, — талант любовника — это единственное, что тебе во мне нравится. И будь я проклят, если стану и дальше откладывать возможность показать себя с лучшей стороны!

Это были жестокие слова, но большие руки Сэнтина, двигавшиеся снизу вверх, чтобы накрыть собой ее полные груди, были предельно осторожны и нежны.

— На сеновале тоже было неплохо, — снова шепнул Сэнтин, — но по сравнению с кучей гнилой соломы вон тот диванчик будет верхом роскоши.

Кивком головы он указал на длинный диван в противоположном конце комнаты и тут же впился в губы Жанны долгим страстным поцелуем.

— Обещаю, тебе не будет неудобно, — шептал он. — Я хочу доказать тебе, что я не всегда веду себя как грубый, нетерпеливый ублюдок. Я хочу быть нежным с тобой, сердечко.

И он действительно был нежен и ласков с нею. Легко подняв Жанну на руки, Сэнтин перенес ее на широкий диван, обитый мягким красновато-коричневым сафьяном. Бережно уложив ее на пышные подушки, он сел рядом и начал медленно расстегивать пуговицы на ее атласном халате. Когда Сэнтин распахнул его медово-желтые полы и скользнул взглядом по холмистой равнине ее обнаженного тела, его лицо стало чуть напряженным, а в угольно-черных глазах зажглось пламя неутоленного чувственного голода. Его руки, однако, остались такими же нежными. Они прошлись по ее груди и животу в такой легкой, дразнящей ласке, что Жанна невольно вздрогнула, словно от удара током. А Сэнтин уже наклонился к ней, и его быстрый язык с бесконечной нежностью коснулся сначала одного, потом другого возбужденного соска.

Он нежил и ласкал ее еще долго, и был мягок и терпелив. Единственным, что выдавало его гигантское напряжение, был неистовый, дикий, жестокий огонек, который то и дело мелькал в глубине его глаз, да еще его сведенные судорогой мышцы. Только это указывало, чего стоило Сэнтину сдержать данное ей обещание. Он весь был как тугая, скрученная спиралью и готовая вот-вот распрямиться стальная пружина, но эта скрытая до поры мощь удивительным образом придавала чувственность его медленным и жарким ласкам, которые вскоре стали почти невыносимыми.

Сэнтин медленно выпрямился и резко, с присвистом, втянул воздух. Его руки, показавшиеся Жанне неправдоподобно огромными, торопливо

расстегивали крошечные пуговицы на сорочке, но взгляд оставался прикован к ее раскрасневшемуся, мечтательному лицу.

— Боже! — прошептал он. — Мне кажется, что с тех пор как мы в последний раз были вместе, прошли месяцы и годы, а не какие-то несчастные четыре дня.

Его рубашка медленно спланировала на кремовую роскошь персидского ковра и распласталась там, беспомощно раскинув пустые рукава. За ней последовала и остальная одежда, и Сэнтин снова склонился над Жанной.

— Если бы ты видела, как прекрасно твое обнаженное тело в отсветах пламени из камина! — сказал он неожиданно. — Ты — огонь, ты — розовые сумерки на закате, ты — глубокие бархатные тени в саду после захода солнца.

— Ты тоже очень красив! — шепотом откликнулась Жанна, кладя обе ладони на густые, как войлок, волосы у него на груди. Сэнтин недоверчиво кашлянул, и она продолжала с искренним жаром:

— Нет, не возражай! Ты действительно красив. Конечно, не как Адонис или Роберт Редфорд, но это ведь классический эталон. В мире есть и другая красота, Раф. У тебя великолепное сильное тело, а лицо…

Жанна неожиданно умолкла, подбирая слова, чтобы выразить свое восхищение этим волевым, сильным, почти жестоким лицом.

— У тебя очень выразительное лицо. Я вижу в нем мужество, упорство, силу…

Сэнтин не дал ей договорить. Наклонившись вперед, он заглушил ее слова крепким поцелуем.

— Я хочу, чтобы ты лежала неподвижно, а я любил тебя, договорились?

Руки Сэнтина легли на ее напряженные груди, большие пальцы принялись ласкать и мять торчащие соски, и Жанне показалось, что внутри ее снова скапливается раскаленная жидкая лава.

— Я едва сдерживаюсь, — простонал Сэнтин. — Еще немного…

Его руки поползли вниз, к ее податливому и мягкому животу. Нежный, но пристальный взгляд прищуренных глаз последовал за ними, а в голосе появилась мягкая хрипотца.

— Ты знаешь, ты была права, — продолжал он, обращаясь как будто к самому себе. — Я действительно похож на зверя, но на зверя совершенно особенного…

— Что?.. — рассеянно откликнулась Жанна. Голова у нее кружилась так сильно, что ей с трудом удавалось сосредоточиться на его словах. Веки ее словно свинцом налились и все время стремились опуститься; жидкая лава заполнила лоно и немилосердно жгла изнутри. От каждого движения рук Рафа по телу Жанны пробегали волны жарких пульсаций, а лоб покрывался испариной.

— Ты же знаешь, это была шутка, — чуть слышно шепнула она.

— В каждой шутке есть доля правды. Случайно или намеренно, но ты угодила в самую точку, — ответил Сэнтин и слегка раздвинул ей ноги, чтобы погладить внутреннюю поверхность бедер. От этой легкой, дразнящей ласки Жанна испытывала поистине танталовы муки. Дыхание ее сделалось прерывистым и громким, веки отяжелели еще больше, а все тело сотрясали ритмичные судороги.

— Я всегда гордился своей силой и неуязвимостью, — рассказывал Сэнтин, и его пальцы гладили, сжимали, осторожно массировали ее горячую, влажную промежность, отчего произносимые им слова доносились до слуха Жанны как будто сквозь густой туман. — Я был чем-то вроде лесного владыки, неукротимого, могучего, гордого. Ты знаешь историю о деве и единороге?..