Приручить Сатану
Шрифт:
— Очнись! — крикнул тот, что с русыми волосами. — Вспомни, кто ты!
— Я прекрасно помню, кто я, мой дорогой брат, — ответил черноволосый близнец, стараясь перекричать голос ветра. — И, знаешь, могу сказать лишь то, что я больше не вы. У нас своя дорога, свой путь, который мы выбрали, и я не дам кому-то лишать нас свободы.
— Посмотри на себя, во что ты превратился, — с искажённым от гнева лицом бросил светловолосый брат, хлопая огромными, похожими на орлиные крыльями, которые в грозовых сумерках казались почти каштановыми. — У тебя даже волосы почернели.
— Знаешь что, Михаил, — юноша с чёрными волосами отвернулся
— Не говори так, Люци! — казалось бы, эти слова должны были разжалобить Михаила, но они не вызвали в нём ничего, кроме гнева. — Всё меняется, это правда, но всегда есть путь назад. Сверни, пока не поздно!
— Для тебя я больше не «Люци», — прошипел сквозь зубы темноволосый юноша, оборачиваясь на брата. — Ну же, скажи моё имя. Хоть раз за всю бесконечность скажи его так, как оно есть на самом деле!
Михаил плотно сжал губы, тщетно стараясь подавить в себе очередную волну ярости.
— Я не хочу оказываться с тобой по разные стороны баррикад.
— Скажи моё имя.
— Я не позволю тебе пасть. Сегодня я верну тебя назад, и мне всё равно, какой ценой.
— Скажи моё имя.
— Ты просто…
— Скажи моё имя, Михаил!!! — что есть мочи крикнул темноволосый брат, в гневе ударяя такими же чёрными, как перья ворона, крыльями о холодный мёртвый камень. — Скажи его хоть раз в жизни! Полностью! Таким, какое оно есть!
Можно было видеть, как на лице Михаила ходили желваки.
— Ты не уйдёшь отсюда, Люцифер.
— Вот именно, — едко улыбаясь, прошептал юноша брату в лицо. — Вот именно. Лю-ци-фер. «Светоносный», «сын утренней зари». И, поверь мне, моя звезда взойдёт.
— …на тёмном небосклоне ночи, — равнодушно заметил Михаил, наблюдая за кривым отражением себя. Люцифер тихо усмехнулся и отодвинулся.
— Что ж поделать, иначе звезды не будет видно, — он ушёл назад и подставил ладонь северному ветру: пара снежинок тут же упала на неё, но не растаяла. — Так что будь так добр, братец, пропусти меня: там, внизу, куда не ступает твоя ангельская нога, меня ждут те, кто хочет свободы.
Посчитав, что разговор окончен, Люцифер направился к обрыву, как вдруг какая-то невидимая сила порывом ветра откинула его назад.
— Ты не понял меня, брат? — спросил ровным голосом Михаил, слепо глядя перед собой. — Ты никуда не уйдёшь.
Люцифер медленно поднялся и отряхнулся. Его длинные чёрные волосы намокли от снега, и от этого, казалось, стали ещё темнее.
— Я не могу понять тебя, братец, — у Люцифера были красивые ярко-зелёные глаза, такие же, как у Михаила, только смотрели они по-другому: колюче, цепко, зло. — Ты вроде любишь меня… Желаешь мне добра… Так в чём дело? Почему ты так не хочешь, чтобы я ушёл и стал свободным?
— Я не позволю собственному брату творить зло, как бы я его ни любил.
— Ах, вот оно что, — Люцифер усмехнулся и, подойдя к обрыву, глянул вниз: там не было ничего, кроме таких же голых, безжизненных скал, припорошённых снегом. — А с чего ты взял, что я собираюсь творить зло? Я лишь хочу свободы, не более.
— Прекрати! — Михаил ловко перехватил руку Люцифера с клинком в руке, когда тот потянулся его обнять. — Думал отрезать мне крылья? Не выйдет, братец. Я прекрасно знаю тебя и твои
Люцифер перестал пытаться высвободить руку и замер. Клинок упал на холодный камень, тихо звякнул, скатился вниз и полетел навстречу бездне. Братья проводили его взглядом.
— Хорошо. В таком случае, предлагаю решить вопрос несколько по-другому.
Михаил едва успел выхватить свой меч из ножен. Металл звонко ударился друг о друга, словно где-то под куполом неба запел большой красивый колокол, и целый сноп искр полетел на землю, заставляя таять едва упавший на камень снег. Они двигались, как в танце: Люцифер, ослеплённый идеей единовластия, делал выпад вперёд, и тогда Михаил отпрыгивал назад, расправив, словно журавль, свои большие каштановые крылья; когда Михаил, одержимый собственными представлениями об идеале, со всей мощью, на которую он был только способен, опускал свой меч на меч брата, Люцифер отвечал таким же ударом, в точности отзеркаливая его движения, словно искривлённое отражение. Там, где они бились, не было никого, кроме них, а также жестокого холодного ветра, который с каждым всплеском эмоций завывал всё сильнее, мелкого колючего снега, который с каждым ударом становился всё колючее и мельче, низкого, серого неба, которое с каждым падением рисковало упасть и порваться об эти острые скалы, и тяжёлых тёмных туч, которые с каждым болезненным стоном, отражённым от голых гор многотысячным эхом, могли сойти холодной лавиной с небес на обнажённую землю.
Никто и ни о чём не думал. В головах обоих было пусто, да и, если бы хоть одна мысль появилась тогда, это означало бы поражение: так оба были заняты боем. На горном плато, окружённом с трёх сторон, как колодцем, высокими стенами камня, валялись вперемешку чёрные и золотые перья; мелкий снег медленно закрывал их собой, заставляя тускнеть и блёкнуть, но кто-то из бойцов поднимал крыльями новую волну ветра, и тогда перья снова загорались, словно освещённые лучами солнца. Казалось, будто где-то в горах бьются не архангел Михаил и Люцифер, а гордый молодой орёл клюёт не менее гордого ворона, или сизый журавль, хлопая большими крыльями, прогоняет из своего царства чёрного аиста.
Бились долго и ожесточённо. Выпад, бросок, удар, звон металла, боль в руке. Ветер треплет волосы и остужает разгорячённые лица. Снова бросок, падение, перекат, звон металла о камень рядом с головой, подъём, боль в плече. Холодный снег тает, не долетая до кожи. Им обоим больно, но они бьются, каждый за своё. Камень скользит, перья и волосы промокли насквозь от пота и снега, крылья потяжелели, но они всё ещё бьются, не желая сдаваться, и каждый видит свой исход боя, отличный от чужого.
В какой-то момент Люцифер поскользнулся на покрытом наледью камне и упал. Меч архангела Михаила вошёл в его крыло и окрасил иссиня-чёрные крылья в насыщенный бордовый цвет.
Некоторое время на горном плато было тихо: ни один стон не сорвался с тонких бледных губ Люцифера, только глаза крепко зажмурились от боли и краска сошла с его худого, узкого лица. Михаил в немом оцепенении смотрел широко раскрытыми глазами на то, как кровь вырывается из крыла Люцифера, будто это была и не кровь вовсе, а из скалы вдруг пробился алый источник и окропил своими водами его чёрные перья. Михаил, не отводя взгляда, сделал один шаг назад, другой и упёрся спиной в скалу; было до ужаса тихо, только ветер свистел где-то в расщелине.