Пришельцы, дары приносящие (сборник)
Шрифт:
Нильсен лишь мрачно кивнул и повернулся к молча стоящему в стороне работнику.
– Вы говорите по-английски? – спросил он, и тот кивнул. – Не расскажете ли, что вам известно?
Работник говорил с сильным акцентом и мало что мог сообщить. Оба полицейских внимательно слушали. Будущий мертвец, по фамилии Шульц, пришел один. Если кто-то его и ждал, то работник этого не заметил. Шульц не проявлял никакого беспокойства и вел себя совершенно естественно. Собственно, он даже был весел. Работник взял у него билет, закрыл дверцу и увидел, как пассажир унесся вверх – живой. Люди входили
Каким-то образом в течение этих трех минут высоко в воздухе, на виду у всего парка Шульц был убит.
– Может быть, самоубийство, – предположил капитан Майлс, задумчиво жуя потухшую сигару.
– Я об этом тоже думал, – ответил Нильсен, – но вероятность крайне мала. Прежде всего, как вы сами видите, лезвие вошло на всю длину. Человек не в состоянии ударить себя ножом в спину с такой силой.
– Верно, – кивнул Майлс. – Но он мог вставить нож рукояткой в щель и навалиться на него.
– Вряд ли у него получилось бы, – вежливо сказал Нильсен. – В кабинке нет подходящих щелей. К тому же это карманный нож со складным лезвием. Крайне трудно проделать такое, чтобы лезвие не сложилось.
Майлс неохотно кивнул:
– Что ж, раз он не убил сам себя, кто-то мог бросить нож из другой кабинки.
– Боюсь, это отпадает по двум причинам, – все больше мрачнея, заметил Нильсен. – Во-первых, кабинка позади этой была пуста, мы сами видели. А она единственная, откуда непосредственно видна кабинка Шульца. Броску из других препятствуют ось и прочее оборудование. И даже если в кабинке кто-то был, сомневаюсь, что он мог бы это сделать. Во-вторых, метатели ножей используют тщательно изготовленные, сбалансированные лезвия. Вряд ли кто-либо из них, сколь бы опытен он ни был, способен метнуть карманный нож на такое расстояние с достаточной силой. Этот нож неуравновешен, рукоятка намного тяжелее клинка. Попасть им в цель практически невозможно.
Майлс, прищурившись, смотрел на огромное металлическое кольцо:
– Вряд ли в это время на колесе могли работать механики?
Работник отрицательно покачал головой.
– Это запрещено правилами безопасности, – сказал Нильсен.
Нью-йоркский полицейский с минуту размышлял, затем начал считать на пальцах:
– Во-первых, он не мог совершить самоубийство. Во-вторых, он не был убит брошенным ножом. В-третьих, его не убил сосед по кабинке, или пассажир ближайшей кабинки, или человек, подошедший, когда колесо остановилось. Правильно?
Нильсен мрачно кивнул.
– В таком случае, похоже, отпадают все варианты, – подытожил Майлс. – Единственный возможный вывод – что он вообще не был убит, но наличие трупа это опровергает. С неохотой вынужден признать, что не знаю, как он погиб, и очень рад, что это ваша проблема, Нильсен, а не моя.
То был горький момент для капитана Нильсена. Его гость-полицейский, из города вдвое крупнее, чем вся страна Нильсена, признал свое поражение. Справится ли он сам? Сумеет ли раскрыть убийство или просто выставит себя на посмешище? Внезапно решившись,
– Вы арестованы за убийство, – заявил он, поворачиваясь к молчавшему все это время работнику колеса обозрения.
Тот медленно вытянул руки, и наручники щелкнули на его запястьях.
– Он никакой не Шульц, – сказал работник по-датски с тем же сильным акцентом. – Его фамилия Майзе. Свинья каких мало.
– Зачем вы это сделали? – спросил капитан Нильсен.
– Я узнал его, когда он зашел в кабинку, но он меня не узнал. Майзе был охранником в нашем концлагере, эсэсовцем в звании сержанта, шарфюрера. Он убил моего отца и двоих братьев. Когда я его увидел, сразу же все вспомнил и прикончил его. Вот и все.
Работник стоял так же спокойно, выражение его лица нисколько не изменилось.
– Случай скорее для больницы, чем для тюрьмы, – вздохнул Нильсен, глядя, как задержанного уводят прочь.
– Но как вы догадались?
– Я ничего не знал, – невозмутимо ответил капитан Нильсен, – по крайней мере наверняка. Но тот факт, что кабинка позади Шульца была пуста, навел меня на мысль. Это означало, что за ним никто не ждал в очереди, то есть работник мог незамеченным проникнуть в кабинку и убить его. То была единственная возможность, сколь бы нелогичной она ни казалась, и я решил проверить свою версию. Надеялся, что за этим последует признание, и не прогадал.
– С меня аквавит, – сказал американец. – Должен заметить, здешняя полиция вполне оправдывает свою репутацию.
– Стараемся, – ответил датчанин и, дождавшись, когда его собеседник повернется спиной, утер предательский пот со лба.
Одуванчик
Ганс лежал на больничной койке, и бледность его кожи не уступала белизне бинтов на голове. Увидев неподвижное тело мужа, Элис не удержалась от слез, а ведь по пути клялась себе, что не заплачет. «Будьте осторожны, – предупредил врач, – его нельзя беспокоить. Ваш супруг обязательно поправится, перелом кости и несколько шрамов – пустяк для такого крепкого мужчины».
– Здравствуй, Одуванчик, – открыл глаза и улыбнулся Ганс.
– Привет. – Элис взяла его за руку и с трудом изобразила улыбку на заплаканном лице.
– А у тебя нос краснеет, когда нюни распускаешь.
Элис нашарила в переполненной сумочке платок и вытерла глаза, дивясь абсурду ситуации, – ведь не муж должен утешать ее, а она мужа.
– Доктор сказал, тебя скоро выпишут.
– Не так скоро, как хотелось бы. Вот если б машина ехала чуть помедленней, у меня был бы шанс уступить ей путь…
– В дорожное происшествие любой может попасть.
– Нет, Одуванчик, это не случайность. Водитель задался целью меня прикончить, и это ему почти удалось.
– Кому и зачем это нужно?! – воскликнула Элис. – Ты сообщил в полицию?
– Решил не тратить время зря. Герр Отто Людвик Диффенбахер не из тех преступников, кто совершает ошибки и оставляет следы, способные привести к нему. Я совершенно уверен: меня пытались убить. И только один человек на свете мог получить от этого выгоду.