Пришельцы из холодильника
Шрифт:
2
– Ну что, явился не запылился? В картишки перекинемся? – приветствовала меня думалка, когда, вернувшись на «Кашалот», я заглянул в свой отсек.
Пока меня не было, хитрая машина была занята тем, что, выдвинув от усердия объектив, метила рубашки карт, подготавливая себе беспроигрышную колоду. Когда я вошел, она незаметно спрятала карандаш.
– Опять будешь мухлевать? – спросил я.
– Можно подумать, не ты меня программировал. Сами запрограммируют, а потом губы кривят и дуются... – проворчала думалка и стала рассказывать анекдоты. Но так как анекдоты
– Отстань! Сама себя надувай! – сказал я.
Я сел на кровать и стал крутить в руках принесенную с собой пирамидку. Через некоторое время я обнаружил, что все ее пластины проворачиваются по окружности, образуя при этом разнообразные цветовые сочетания.
Я все еще считал, что это игрушка, как вдруг, повернув еще три пластины, случайно добился того, что у меня собралось девять одинаковых цветов в ряд и только последний цвет был не желтым, а ярко-зеленым. Внезапно из основания пирамидки ударил широкий яркий луч и передо мной появилось несколько движущихся фигур, похожих на наши голограммы. В первую секунду я испугался, но потом сообразил, что пирамидка представляет собой нечто вроде видеопроектора.
Инопланетяне напоминали дельфинов: у них были такие же большие головы с широкими зубастыми ртами. От середины широких плавников отходили длинные гибкие щупальца, должно быть, служившие амфибиям конечностями. Рядом с двумя взрослыми инопланетянами находился третий, поменьше, забавлявшийся с небольшим пыхтящим существом, похожим на красный шар с закругленными иглами. Неторопливо шевеля плавниками, голограммы словно плавали по нашему отсеку. Теперь мне стало понятно, почему звездолет пришельцев не был внутри разделен на каюты и имел округлую форму – плавающим амфибиям так было удобнее.
Что же произошло с жидкой средой, в которой перемещались амфибии и которая заполняла их корабль? Испарилась ли она за миллион лет либо вытекла еще при аварии, после чего борта затянулись, – это пока оставалось неясным.
Другим поразительным свойством инопланетян была их удивительная цветовая яркость. Они не могли остановиться на одном каком-либо цвете и ежесекундно меняли окраску. За все время, что я рассматривал голограммы, цвета ни разу не повторились: амфибиям, казалось, знакомы были не несколько десятков или сотен красок, как нам, людям, а многие тысячи или даже десятки тысяч. Их яркие плавники и чешуя внезапно вспыхивали самыми яркими тонами. Я не всегда успевал даже уловить их оттенки, так стремительно они менялись и перетекали один в другой.
Неожиданно у меня блеснула догадка, показавшаяся мне такой верной, что я до сих пор горжусь, что она пришла в голову именно мне.
А ЧТО, ЕСЛИ ИНОПЛАНЕТЯНЕ ОБЩАЛИСЬ МЕЖДУ СОБОЙ ЦВЕТАМИ, ПЕРЕДАВАЯ С ИХ ПОМОЩЬЮ СВОИ МЫСЛИ, ЧУВСТВА И НАСТРОЕНИЯ? Ведь едва ли в жидкой среде у них могли развиться голосовые связки, зато, должно быть, обострились зрение и осязание.
Я продолжал экспериментировать, смещая на пирамидке пластины. Голограммы менялись, некоторых из инопланетян
Настораживало меня другое: ни одна из дельфинообразных амфибий не была даже отдаленно похожа на те узкоплечие полупрозрачные фигуры, которые мы перенесли на свой звездолет. В тех узкоплечих фигурах было что-то похоронно-тусклое и унылое, амфибии же так и плескали яркими красками, лучились озорством и весельем.
Пельмень, сидевший со шлемом объемного видения на голове и игравший в космические бои, стащил шлем и повернулся ко мне, желая сказать что-то язвительное, но, заметив моих голографических амфибий, от неожиданности свалился со стула. При этом он неуклюже прокатился по полу и оказался с моей стороны черты.
– Ага, заступ! Теперь ты мой раб, Пельмень! – заявил я.
– Угу! Размечтался! – буркнул брат, не сводя взгляда с плавающих по отсеку амфибий. – Где ты взял эти голограммы? Сам сконструировал, что ли?
Решив, что придраться к нему я смогу и позднее, я показал ему пирамиду и поделился своими наблюдениями за инопланетянами. Пельмень слушал внимательно и лишь недоверчиво хмыкнул, когда я стал рассказывать об общении языком красок.
– Это вряд ли. Под водой видимость неважная, и общаться цветами можно только на близком расстоянии. Скорее всего, они общались с помощью ультразвука или, может, телепатии, кто их знает?
Я стал было с ним спорить, но спорить с Пельменем бесполезно: он всегда слишком уверен в собственной правоте, чтобы прислушиваться к чужому мнению. Забавляясь, брат включил «охоту», и теперь мамонты и саблезубые тигры разгуливали по отсеку вперемежку с инопланетными амфибиями. Случалось, голограммы проходили друг сквозь друга, не замечая этого и как ни в чем не бывало продолжая свою призрачную прогулку. Просто какое-то царство теней.
– Интересно, что Коробок сейчас делает со своими свежеморожеными пришельцами? – спросил вдруг Пельмень и вызвал на стену отсека проекцию мастерской.
Оказалось, что Коробок уже закончил монтаж оборудования и, поместив ледяные статуи в прозрачный саркофаг, занимался теперь их биологическим сканированием. Со стороны это выглядело мрачновато. Множество инструментов и деталей роботов, разложенных по полкам, занимали все стены отсека, а зеленый луч биосканера, скользящий по прозрачным телам безликих пришельцев, сближал нашу мастерскую с лабораторией средневекового алхимика-чернокнижника, занятого оживлением гомункулуса. Это сходство еще больше усиливалось связкой механических рук и ног, свисающих с монтировочного блока в левом углу мастерской.
– Слушай, Митрофан, а у кого снимки той спирали, которая похожа на письмена? Той, которую мы видели на корабле пришельцев? – поинтересовался Пельмень.
– А тебе зачем? – начал было я, но, неожиданно сообразив, что в вопросе нет никакой подковырки, решил быть вежливым: – Снимки у отца, а у меня есть видеозапись.
– Дай мне эту запись! – попросил Пельмень.
– С какой стати?
– Я хочу обработать ее через программу дешифрования. Вдруг сработает? Интересно узнать, чего они там понаписали.