Пришелец

Волков Александр А.

Шечтль тряхнул перьями на шлеме, и его ладони быстро замелькали в воздухе перед неподвижным, покрытым глиняными разводами лицом. Глядя, как человек поочередно затыкает себе уши и ноздри, прикрывает рот и глаза, Эрних вспомнил предсказание Унээта о том, что племя кеттов не истребится до тех пор, пока будут жить янчуры. И знаки мелькающих ладоней могли означать лишь одно: янчуры живы, и человек боится разгневать их лишним упоминанием.

«Что ж, — подумал он, — не будем настаивать, ибо все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать!»

—

Мы прошли большой путь через океан, — с достоинством сказал Эрних, возвращая шечтлю его нож и отступая на полшага, — многие умерли в дороге! Но их души не оставили нас, потому что не смогли отправиться в Царство Мертвых без воды и пищи! Я все сказал!

Недвижная зеленоватая поверхность воды в чаше внезапно забурлила, запенилась мелкими, как песок, пузырьками и извергла на палубу костяной топор, похожий на плоскую птичью голову с толстым изогнутым клювом. Длинная рукоятка топора была покрыта густой резьбой и оканчивалась кожаной петлей и плотным пучком радужных птичьих перьев. С того момента, как Эрних, склонившись над чашей, вдруг стал бледнеть на глазах у всей команды и в конце концов исчез, как бы слившись с тяжелой, словно окаменевшей поверхностью воды, прошло всего мгновение.

Первым очнулся от шока падре. Он решительно перекрестил поверхность чаши, окунул в нее кисть из конского волоса, покропил водой топор, осторожно взял его в руки и стал внимательно разглядывать полированную поверхность лезвия.

— Что вы там рассматриваете, падре? — спросил Норман. — Если вы ищете отпечатки пальцев дьявола, то их скорее можно обнаружить на рукоятке!

— Нет-нет, — задумчиво сказал падре, не реагируя на насмешку, — этот предмет — дело человеческих рук!

— Если сейчас из этой глиняной плошки на палубу выкатится отрубленная голова, — сказал Норман, — я сам золотыми чернилами впишу ваши слова в корабельный журнал!

Но падре даже не поднял головы, продолжая внимательно рассматривать причудливую резьбу на рукоятке.

— Язычники, — негромко приговаривал он, постукивая твердым ногтем по деревянным узорам, — приносят человеческие жертвы… Поклоняются Солнцу… Культ предков…

— Золото! — прервал его бормотание Норман. — Много ли у них золота?

— Для тех, чьи останки покоятся на дне этой лагуны, его оказалось вполне достаточно, — проговорил падре.

Норман хотел что-то ответить, но тут с кормы раздался крик Люса.

— Плывут! Плывут! — завопил он, размахивая сорванным с головы платком.

Норман быстро перебежал на корму и, припав к борту, стал всматриваться в быстро приближающиеся лодки под зелеными, сшитыми из широких листьев парусами. Люс спрыгнул в отсек под кормовой палубой, направил в сторону зеленой флотилии стволы всех четырех пушек и встал между ними с горящим фитилем в руке.

Лодки подплывали все ближе; уже стали отчетливо видны их круто вздетые, связанные из толстого тростника носы; затем острые глаза Нормана различили на фоне зеленых парусов разукрашенные

белой и красной глиной человеческие лица, но в тот миг, когда он уже готов был взмахом кружевного манжета подать знак застывшему в готовности Люсу, на носу ближайшей лодки показалась золотая голова Эрниха.

— Эй, Норман! — крикнул он, весело сверкнув зубами на солнце. — Как видишь, моя прогулка удалась! Я не только вернулся сам, но и привел с собой этих доблестных мужей, готовых поднести нам лучшие плоды своей благословенной земли!

— Преклоняюсь перед величием твоего подвига! — отозвался Норман. — Но как тебе удалось с ними договориться?

— Ты спрашиваешь о языке?

— Да.

— Вряд ли я смогу это кому-либо объяснить, — задумчиво сказал Эрних, — но иногда я думаю, что все люди, на какие бы племена и народы они ни были разделены, происходят от одного общего предка и говорят на одном языке, — надо только уметь слушать этот язык! Ты понимаешь меня?

— Нет, — покачал головой Норман, — не понимаю.

Тем временем лодки, сухо шурша на ветру зелеными листьями парусов, уже швартовались к обоим бортам корабля. Первым поднялся на палубу Эрних, следом за ним по веревочной лестнице ловко вскарабкался высокий стройный человек в пышном шлеме из радужных перьев и в накидке из темно-красного пятнистого меха. Когда Эрних пощелкал языком и торжественным жестом указал на подходящего к ним Нормана, человек плотно прикрыл татуированными ладонями лицо, густо облепленное разноцветной глиной, и застыл в почтительной позе. Над палубой повисла тишина. Гардары настороженно поглядывали на людей в лодках, на Бэрга, сидящего в одной из них и невозмутимо срезавшего ножом длинную спираль кожуры с какого-то неизвестного плода. И только падре внимательно разглядывал густую сеть татуировок на темно-красном теле человека и, словно читая развернутый свиток, беззвучно шевелил губами.

— И долго он будет так стоять? — нарочито громким повелительным голосом спросил Норман, покусывая прокуренный рыжий ус и в упор разглядывая браслеты из человеческих зубов на запястьях и щиколотках краснокожего.

При звуках незнакомой речи краснокожий еще ниже склонил утыканную перьями голову. При этом плечи его были широко расправлены, а спина оставалась несгибаемой, как бы выражая непреклонную решимость принять любую, даже самую ужасную участь.

— Чего ты там нагородил про нас этим краснокожим петухам? — процедил Норман, набивая трубку и тщательно приминая пальцем табак в чубуке.

— Я сказал, что мы — посланцы Солнца! — ответил Эрних, задумчиво покручивая длинную прядь золотистых волос.

— Теперь мне понятно, почему он закрыл лицо руками, — сказал Норман и, чиркнув кремнем огнива, стал раздувать тлеющий кончик трута.

— Смотреть в лицо живому богу равносильно смерти, — сказал Эрних.

— Скажи ему, что я его прощаю, — сказал Норман, раскуривая трубку, — скажи, что я даже согласен принять его жертвоприношение!