Пришелец
Шрифт:
И именно в тот момент, когда его донимали эти грустные мысли, из кустов вышла еще одна женщина. Молодого человека буквально передернуло: что за наваждение, право? Возможно, эта особа была помоложе и попригоже, но действовала явно стереотипно — нагло оголила ноги, вновь обратив молодого человека в паническое бегство.
Когда та же ситуация повторилась в третий раз, прекраснодушный органист и флейтист сообразил, что, очевидно, кружит по некой спирали. И что его ждет в центре? Повернуть обратно? Нет, наверняка эти горгоны все еще ждут его, вцепившись в подолы. И он понесся дальше, перепуганный подобно переписчику
Разумеется, он вскоре наткнулся на четвертую искусительницу. Почему бы ей не быть еще моложе и красивее — ведь в сказках все идет по нарастающей или в части страшного, или, напротив, прекрасного. Так вот, теперь его подкарауливала довольно юная и милая грация.
— Что… что это за игра? Я ничего не могу понять, — отпыхиваясь, вымолвил молодой человек. — Все повторяется, разве лишь вы… по сравнению с другими… — Он запнулся.
— …чуточку моложе и краше, вероятно, хотели вы сказать? — робко пособила дева.
Молодой человек кивнул.
— Но это и есть игра. Вы в самом деле не знали?
— Какая игра?
— Завлекаем в западню генерала Альвареса.
Альвареса? Пресловутого полководца враждебного им соседнего государства. Ах да… Его изображение тоже расстреливали на тренировочном поле стадиона. Расстреливали и забрасывали тухлыми яйцами. Молодого человека вдруг охватил страх, не укрывшийся от глаз девушки.
— Общеизвестно, как наши патриотки, отдаваясь ему одна за другой, заманили этого отчаянного вояку и еще более отчаянного донжуана в закрытый дворик, где солдаты бросили его в колодец, — учтиво разъяснила она. — Нет-нет! Вы не бойтесь, вас никто топить не станет! И колодец-то во дворе за моей спиной чисто декоративный, в нем даже воды нет. Ну да, все это лишь игра, это лишь наши инвалиды развлекаются и вспоминают прекрасное боевое прошлое. Якобы сам Великий Моноцетти сказал, зачем, мол, героям отказывать в таких потехах… Сожжение короля и расправа с полководцем — это ведь ритуальные игры, разве вы не знали?
— Вроде я что-то слышал… — И молодой человек не солгал. Слухи о чем-то подобном в самом деле доходили до его ушей.
— А теперь вы должны поцеловать меня хотя бы в щечку, если не пожелаете всего остального, — весьма застенчиво молвила она. — Я самая послед-няя, больше девушек нет.
После некоторой заминки молодой человек стыдливо приложился к щечке. Вернее, еле-еле притронулся, ибо это был первый поцелуй в его жизни. От девушки приятно пахло, глаза у нее были миндалевидные, карие и очень блестящие. Потом они постояли, слегка прильнув друг к другу, тяжело дыша от возбуждения, и что касается молодого человека — вполне уместно старомодное выражение: "Сердце его чуть не выскочило из груди".
— Может быть, мы когда-нибудь встретимся?.. Где вы живете? — проронил молодой человек.
— Незабудки, шесть. Дом во дворе. Возле сарая, — тихо ответила девушка.
— Могу ли я надеяться?..
— Вы можете, вы можете. — Она потупила взор и добавила: — У вас такие хорошие манеры…
"Аmor vincit omnia!" [8] — хотел было воскликнуть молодой человек, но ведь это уже выходило бы из границ. С надеждой на снисхождение в душе он смелым шагом двинулся во двор, к ритуальному месту казни.
8
Любовь
И его тотчас окружила странная братия. Большинство ожидавших восседало в инвалидных колясках, но в свете фонаря, водруженного на пень, он увидел еще множество сверкавших протезов, обычных темных деревянных ног, черных повязок на глазах.
— Они о нас не забыли! Кто живет без прошлого, у того нет будущего! — провозгласил из темноты зычный дьяконский бас. Молодому человеку пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть провозвестника. Только длинный ряд регалий, блеснувших в свете показавшейся из-за тучки луны, позволил ему заметить возле колодца бородача на крошечной каталке. Н-да, во дворе было немало колясок вполне современных, чтобы не сказать модных, но басовитый ветеран, по-видимому из упрямства, решил сохранить верность примитивной тележке, которую толкают двумя деревяшками.
— Наши патриотки заманили тебя в ловушку, слышишь ты, вонючая тварь! — взревел он. Затем взмахнул своей деревяшкой, словно дирижер палочкой, и мрачное окружение откликнулось:
— Ты! Вонючая тварь!
— Тысячи наших боевых товарищей гниют в земле!
— …гниют в земле!
— Мы тут недосчитываемся… — снова продирижировал он, и вожаки отдельных групп, словно командиры рот, стали звонко рапортовать:
— Девяносто шести рук!
— Двухсот тринадцати ног!
— Семидесяти трех глаз!
Последовало бесконечное перечисление всевозможных органов, отсутствующих и увечных.
— Ты должен знать, что мы осудили тебя на смерть!
— Осудили тебя на смерть!
— Девяносто шесть отрезанных рук жаждут тебя задушить, двести тринадцать ног раскололи бы твою мерзкую башку, как созревший орех, павшие проклинают тебя!
— Проклинают тебя-я-я…
Тут наш герой заметил, что возле него возник слегка прихрамывающий, вообще-то довольно хорошо одетый человек с чрезвычайно элегантным костылем и к тому же без одного пальца. Очевидно, он играл роль церемониймейстера. Он прошептал молодому человеку на ухо: "Я не виноват!" — и дал понять, чтобы молодой человек повторил его слова, что тот, естественно, и сделал:
— Я не виноват!
— Виновата война, — тихо подсказал церемониймейстер.
— Виновата война! — громко повторил молодой человек.
— Я только выполнял приказ, — прошептал суфлер.
— Я только выполнял приказ! — воскликнул наш герой. На что хор реагировал с остервенением.
— Наш приговор окончательный!
А вот эти слова молодой человек почему-то повторять не стал…
— Мы утопим тебя в колодце, как шелудивого пca!
— Проси милости, — шепнул церемониймейстер.
— Покорнейше прошу снисхождения!
— Никакого снисхождения! Никакого снисхождения!
— Прежде у нас было заведено так, — вполголоса разъяснял церемониймейстер, — Альварес пускался наутек, а его ловили, и игра проходила веселее. Но однажды какой-то сверх меры трусливый или безответственный подставной бросился бежать и скрылся. Возникла печальная и нелепая ситуация. Конечно, мы стареем, наши ряды редеют, теперь от нас легко удрать, но я надеюсь, — в его голосе прозвучала заискивающая нотка, — что вы на это не пойдете.