Пришествие двуликого
Шрифт:
– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил Асмодей.
– Уже лучше, хотя поташнивает. Очевидно, переволновался: момент уж очень знаменательный. Как ведут себя дети? – оглянулся Афанасий Никитович, пытаясь сесть.
– Вы имеете в виду ребёнок?… С ним всё в порядке. Лежит в детской кроватке и спит.
– А второй? Вторая?… Родилось двое, – заволновался профессор и настороженно осмотрел комнату. – Кстати, а где Зинаида? Олег?… Дарья?
– Дарья спит, приходит в себя, – медленно поднялся на ноги Роман. – А ваших помощников нет. Я посчитал, что вы их куда-то отослали… по делам. Неужели
– Конечно, – поднялся и Афанасий Никитович, но почувствовал такую слабость в ногах, что снова сел, а потом и лёг.
– Вам опять плохо? – с тревогой глядя на смертельно бледное лицо коллеги, вскрикнул Роман.
В голове и чувствах началась путаница. Он с трудом понимал происходящее. Могильный утверждал, что детей родилось двое! Но где второй малыш и куда подевались помощники – Олег и акушерка Зинаида? В мозгу стали проскакивать нехорошие мысли. Вопросы снежной лавиной накрыли Романа, затуманили мозг.
Он обернулся к профессору и почувствовал, как кольнуло в сердце и обдало холодом всё тело – Афанасий Никитович вытянулся, его руки соскользнули с кушетки, белое, как мел, лицо обмякло, и приоткрылся рот.
Руки Романа задрожали, и он машинально, по профессиональной привычке медика, приоткрыл веки коллеги – глаза закатились и на свет не реагировали.
– Умер?! – выдавил страшное слово и услышал, как за окном громыхнул гром.
Звуки приближающейся грозы встряхнули и привели в чувство. Асмодей резко вскочил на ноги и выбежал из помещения. Предчувствуя недоброе, буквально ворвался в комнату, где после родов лежала Дарья с младенцем. На полу валялась скомканная простынь, а кровать была пуста! Лихорадочно подбежал к детской кроватке и застонал от осознания, что произошло нечто ужасное.
Раздался страшный раскат грома, задрожали стёкла и по ним забарабанили крупные капли дождя. Роман стоял как каменное изваяние и не мог сдвинуться с места. В сердце опять кольнуло, только так резко, что он, теряя сознание, медленно, будто нехотя, опустился на пол…
Часть 2. Такие разные.
Глава 1. Испытание.
С появлением младенца привычное течение жизни Алтарёвых резко изменилось. Семья разделилась на две половины: Григорий с Евой и Акулина с Павликом. Первые с радостью приняли малыша, которого Ева предложила назвать Серафимом. Девочка тайком посещала церковь, расположенную недалеко, и ей понравилось имя Серафим, принадлежащее то ли святому, то ли ангелу, во что Ева не вникала. Для неё главное было само имя, в котором слышалось что-то таинственное, божественное.
Павлик очень скоро стал ревновать Еву к Серафиму и, в конце концов, невзлюбил найдёныша. Мачеха же не изменила своему первому порыву и считала, что лишняя обуза семье ни к чему. Она настойчиво предлагала мужу отнести малыша в милицию или подкинуть в какое-нибудь детское учреждение. Но более всего её беспокоило, что Григорий охладел к выпивке. Эта нестыковка в пристрастиях стала причиной дополнительных ссор. Не помогало и то, что муж устроился на работу грузчиком и стал приносить деньги. В доме появилась еда, и наметился хоть какой-то порядок.
Была и ещё
Да, тогда, после родов, Дарья очнулась как от удара и резко поднялась. Голова уже не кружилась, слабость делала тело чужим и неповоротливым. Сопение, которое донеслось из детской кроватки, стоявшей в углу, вывело из оцепенения и придало силы. Она энергично встала и подошла к ребёнку. Он лежал раскрытым и двигал голыми ручками и ножками. При этом шевелил губками, причмокивал; потешно, с сопением морщил нос и моргал глазками, словно чему-то удивляясь.
Волна тепла и нежности накрыла Дарью. “Это же моё! Моё!” – проскочило в голове. Она судорожно оглянулась, потом наклонилась к новорожденному, запеленала в простынку, укутала, как могла, в одеяльце и взяла свёрток на руки. Выглянула в коридор, прислушалась к голосам, доносящимся из операционной, и с отчаянной решимостью направилась к лестнице. Выходная дверь оказалась запертой! Тогда она смело вошла в первую попавшуюся комнату на первом этаже и открыла ставни окна. Положила ребёнка на подоконник, вылезла наружу и опёрлась ногами о край фундамента. Затем вместе со свёртком спрыгнула на землю. Женщина проделала все небезопасные движения настолько проворно и аккуратно, что даже не осознала, как это у неё получилось.
Ей повезло: никто из обитателей дома на пути не встретился. Пройдя через заднюю, запасную калитку забора, которую давно приметила, вскоре она спешила по лесу прочь, не выбирая дороги, трепетно прижимая к груди дорогую ношу.
– Нам ещё калек не хватало! – дёргаясь головой, багровела от негодования Акулина при очередной разборке с Григорием. – Своих бы выкормить!
Муж, поддерживаемый дочерью, сохранял достоинство и отвечал спокойно:
– Это несчастное дитя послано нам провидением, и я сделаю всё, чтобы его вырастить. Если тебя не устраивает такой вариант, можешь собирать вещи и… скатертью дорога.
– А этого не хочешь! – совала ему под нос дулю уже розовая, с алыми пятнами пьянчужка. – Хата-то приватизирована за мои гроши. Так что выметайся ты со своим выводком и порченым подкидышем.
Скандал продолжался бы долго, но выручала Ева. Девочка доставала из сумки купленную на собранные нищенствованием деньги бутылку пива и звонко провозглашала:
– Предлагаю мировую!
Пар ссоры у спорщиков выходил наружу, они виновато, пряча глаза, садились за стол и молча, сосредоточенно осушали слабоалкогольный напиток.
Так продолжалось до тех пор, пока мальчик не подрос, научился ходить и говорить. Вместе с ним менялась и семья Алтарёвых. Пьянство, благодаря вернувшемуся к нормальной жизни Григорию, вскоре прекратилось, а Павлик стал относиться к “найдёнышу” как к брату.
Как-то по весне зашла мачеха тихо в дом и увидела, как Ева разговаривает с Серафимом. Ему тогда уже минуло два годика. Лучи весеннего солнца проникали в узкое окошко, яркими полосами ложились на лица мальчика, подчёркивая его недетскую задумчивость.