Пришествие князя тьмы

Непейпиво Иван

— Можешь моститься, где хочешь, — ухмыльнулся я, кивнув на крохотное пространство палатки. — Хочешь — ступай к перстам, вон там шатер их. Только учти: они тебя живо на место отправят. В котел геенны огненной, без лишних разговоров!

Перст прищурилась, но промолчала.

— А сбежишь — продолжал я как ни в чем не бывало приподняв руку и медленно сжав кулак.

В тот же миг перст захрипела и схватилась за горло, отчаянно борясь за глоток воздуха. Глаза ее расширились от ужаса, а лицо побагровело

от натуги. Но я был неумолим.

— Теперь ты не просто перст, — прошипел я. — Теперь ты еще и восставшая из мертвых. Я вдохнул в тебя жизнь, я блуждал в лабиринтах небытия, отыскивая твою заблудшую душу! Так что будь добра — успокойся и прояви покорность. Если хочешь возмездия — прими мою помощь. Иного пути у тебя все равно нет.

С этими словами я разжал хватку. Дикарка обмякла и судорожно втянула воздух, хватая его ртом, точно выброшенная на берег рыба. В темных глазах заклубилась бессильная ярость.

Усмехнувшись, я отстранился и, растянувшись на тюфяке, прикрыл глаза. Но сам… сам был словно сжатая пружина. Каждый мускул звенел от напряжения, готовый в любой миг сорваться.

Я ждал броска, нападения. Знал, на что иду, связываясь с этой ведьмой — и все же польстился. Сам виноват.

Тело Ивана — единственное, что способно послужить мне вместилищем. Потерять его — значит, обречь себя на вечные скитания меж мирами. На муки похуже адовых. Нельзя его потерять.

— Меня зовут… — вдруг прошипела она, с трудом ворочая языком. Голос звучал хрипло, будто перетертый наждаком. — Меня зовут…

Я затаил дыхание. Ну же, договаривай!

— Ситка, — буркнула она, отводя взгляд. — Меня зовут Ситка.

Хм, странное имя. Я невольно улыбнулся.

Вскоре усталость взяла свое. Мерное дыхание Ситки убаюкивало, веки наливались свинцом. И я незаметно для себя уплыл в царство сновидений, провалился в спасительную темноту.

Проснулся я раньше Ситки. Открыв глаза, не сразу сообразил, где нахожусь и что за дикий бедлам вокруг. Кругом — словно ураган прошелся. Пожитки раскиданы, одежда сброшена на пол, будто в насмешку. А посреди всего этого безобразия, прям на моей одежде — дикарка дрыхнет, свернувшись клубочком. Обняла мой парадный камзол, как любимую игрушку, и в ус не дует

— Эй! — гаркнул я, легонько пихая ее в бок носком сапога.

Но Ситка лишь недовольно замычала и отмахнулась, прижимая камзол покрепче. Ишь, разомлела! Как есть — ощутила себя в безопасности, расслабилась. Пора прекращать этот балаган.

Тут мой взгляд упал на сверток у входа в палатку. К нему была приколота записка, нацарапанная знакомым почерком.

«Думаю, ей подойдет! Ирина», — гласила она.

Хмыкнув, я кинул сверток Ситке:

— Одевайся давай, жду снаружи. Да поживей там!

И, не дожидаясь ответа, вышел вон. Свежий утренний воздух бодрил, наполнял грудь

прохладой. Лагерь уже пробуждался, зевая и потягиваясь. Из палаток один за другим выбирались сонные лица.

— Доброе утро! — гаркнул Гром.

— Добрым оно было, пока я твою рожу не увидел, — огрызнулся в ответ Шереметьев.

Рядом со смешком закивал Лешка, как всегда, поддакивая дружку.

Тут полог нашей палатки откинулся, и на свет божий явилась Ситка. Я невольно присвистнул, залюбовавшись. Ирка, чертовка, знала, что делала!

Она стояла передо мной в приталенном кителе и узких брюках. Высокие сапоги облегали стройные икры, подчеркивая точеный силуэт. Китель был ей слегка великоват, но это лишь добавляло очарования — так и хотелось стянуть его, обнажив смуглые плечи.

Густые смоляные волосы вольными волнами струились по спине, блестя в лучах рассвета. Темные глаза сверкали, как два агата.

Все вокруг разом смолкли, пораженные зрелищем. Даже Димка с Лешкой онемели, хотя вряд ли догадывались, кто перед ними. Еще бы — ночные события прошли мимо них.

Я горделиво приосанился.

— К-кого-то она мне напоминает! — проскулил Алексей, всматриваясь в точеные черты. Его глаза округлились, на лице отразилось замешательство пополам с испугом.

Тут на арену выпорхнула Анна, небрежно подтягиваясь и собирая золотистые локоны в высокий хвост. Окинув нас царственным взглядом, она процедила:

— Это та степная кобылица, которую убили. Этот умник решил ее воскресить и сделал перстом. Ну не дурак ли?

Дмитрий ухмыльнулся и, смачно плюнув в костер, ядовито протянул:

— Ненадолго ты обзавелся подружкой, Ванька. Как только в столице узнают…

Но договорить ему не дали. Ситка в мгновение ока сорвалась с места и, в два прыжка преодолев разделяющее нас расстояние, впечатала Шереметьева в ствол сосны. Ее пальцы стальной хваткой сомкнулись на горле обидчика.

— Не смей… оскорблять очаг… выродок! — прорычала она, скаля белоснежные зубы. Глаза ее полыхали таким бешенством, что я невольно попятился.

Мое лицо исказила гримаса искреннего изумления. Я натянул на физиономию маску невинности и пожал плечами, мол, а что такого? Сам в шоке, честное княжеское!

Но, по правде сказать, я с трудом сдерживал восторженный вопль. Вот это темперамент! Вот это я понимаю — нрав. Другая бы и мяукнуть не посмела, а эта — сразу за глотку.

Однако потакать таким замашкам не следует. Еще, чего доброго, удушит кого ненароком, а мне потом отвечай. Да и остальные на нервах.

— Ситка, что случилось? — как можно спокойнее спросил я, щурясь против солнца.

Перст выпустила Димку и, брезгливо отряхнув руки, пояснила:

— Очаг священен! А это пугало осмелилось в него плюнуть. Нельзя такое спускать.