Шрифт:
Боль, боль, боль, БО-О-ОЛЬ!!! Проклятье, сколько же он может вытерпеть?!
Впрочем, не так: это его мучители отлично знают, сколько он может вытерпеть!
Дрель гнусно зажужжала на повышенных тонах, явно набирая обороты.
Он стиснул зубы так, что свело челюсть: раз поддали «газку», сейчас точно будут сверлить.
Угадал, само-собой…
На этот раз объектом для проделывания отверстия (Дырка, как учил старый татарин, что вёл у них в школе занятия по труду, бывает только в …опе!) была выбрана его коленная чашечка. Догадался, когда остриё коснулось кожи.
Вначале –
Поздно. Никуда он уже не убежит. Тело зафиксировано намертво. Зажимы стальные. Точно под его «антропометрию». И «сжалиться» никто не соизволит. Собственно, отлично осознавая это, он и не просит пощады. А только орёт. Дико, с подвыванием, и рыданиями. И матюгами. В полный голос. Вот как сейчас!
Но ничего ни в работе сверла, ни в поведении экзекуторов не меняется. Его положение на столе тоже. Всё спеленуто так, что избежать неизбежного никак не удастся.
Затрясло, заколбасило всю ногу, и даже крепёжные скобы, которыми он стиснут не менее чем в двадцати местах, словно младенец – пелёнками, кажется, не удерживают! Адская боль пронзает до самых кончиков пальцев: сволочи! Добрались до сустава! Вот: вскрывают суставную сумку, и воняет горелым хрящом: это та самая тоненькая прокладка, что, словно тефлон, оберегала его кости от трения друг о друга. А-а-а-а!!!
Он зашёлся в крике: боль накрыла с головой, боль неимоверная! Кажется, сейчас даже хуже, чем когда ему сверлили зубы… Перед глазами заплясали цветные пятна, затем словно нависла багровая мгла: как будто на прожектора, что слепят глаза, надели кроваво-красные светофильтры. И теперь то, что с ним делали до этого, когда загоняли иглы под ногти, и расплющивали тисками пальцы на ногах, показалось просто детской забавой!
Да что же это…
Он взревел совсем уж отчаянно, напряг тело в последнем усилии, так, что затрещали сухожилия и свело мышцы, и!..
Вдруг всё пропало.
Боль отпустила, словно кто-то повернул выключатель. Как исчезла и багровая мгла вокруг – он словно провалился в бездонный чёрный колодец. Где темно и тихо…
Проклятье!
Значит, порог чувствительности в очередной раз достигнут. Больнее его организму уже не будет. Сработало тепловое реле, то самое, которое не позволяет его телу и мозгу – потерять сознание, или попросту уйти туда, где уже нет никакой боли… То есть – спятить.
Сейчас его мучители дадут ему отлежаться с пару минут, чтоб он насладился тем, что нигде не болит, и трясущееся тело, мокрое от липкого холодного пота, перестанет дёргаться, словно лошадь от укуса слепня, и дрожать. И снова начнут…
Всё верно – всё по науке. Если не дать периода релакса, «ощущения» утратят остроту… Гады.
Он застонал. Затем открыл
А вот это – странно.
Прямо над ним – колпак с софитами: раз, два… Шесть. Стало быть – стандартный хирургический. А он лежит не на полунаклонном стандартном же ложе, а на… Столе? И вокруг деловито суетятся пять или шесть человек в светло-зелёных халатах и таких же шапочках и масках.
Операционная?!
Но… Как?!
Ведь все те мучения и пытки, что он терпит на протяжении неимоверного количества часов, дней, веков, на самом деле не наносят его здоровью никакого фактического вреда! Они – только биотоки, которые наводятся шлемом-внушателем ему прямо в мозг!
Так в чём же дело?!
Может, он умудрился как-то отвязаться, и что-то себе повредил? Или это – не в нём самом, а что-то повредило его тело снаружи? Скажем, упавшая потолочная балка?
Плевать. Сейчас, когда он – в сознании, и пока его тело – это его тело, а не виртуальная «модель», надо попытаться спастись! Или, что надёжней – добраться до какого-нибудь инструмента типа скальпеля, и просто покончить с собой! Так, чтоб его организм уже точно невозможно было восстановить!
В противном случае его сейчас подлатают, и пытка продолжится.
Вечная пытка.
Он попробовал пошевелить кончиками пальцев. Кистями. Ступнями.
Чёрта с два!
Шевелились, и то с трудом, только глазные яблоки.
Он скосил их на ближайшего к нему человека в маске, что-то внимательно рассматривающего у него на груди, или, как стало вскоре видно, зашивавшего там какой-то не то разрез, не то – рану.
Человек, словно почувствовав его взгляд, вдруг поднял глаза.
Голубые! Огромные, опушенные густыми чёрными ресницами. Женщина?!
Голова чуть дёрнулась, он услышал голос:
– Сестра Маргерит. Он приходит в сознание. Быстрей – наркоз!
Одна из фигур возле него быстро направилась куда-то в угол, к громоздкому слабо зудящему оборудованию явно медицинского вида, и тонкая бледная рука подкрутила большую чёрную ручку. Другая фигура, похоже, бывшая тут за начальство, подошла наоборот – поближе к его лицу. Он услышал голос, как бы удивлённый: «Надо же. Этот – смотрит вполне осознанно…». Сознание начало опять куда-то уплывать и туманиться, оставляя ощущение лёгкой эйфории, словно перепил шампанского. Вокруг стал нарастать гул и шум, будто попал на какой-нибудь сталепрокатный завод. Или в машинное отделение на пароходе. Сравнение показалось ему уместным – его стало раскачивать, и словно убаюкивать: или у них качающийся стол, или его мозг сейчас выклю…
В длинных коридорах, машинных залах, и служебных помещениях Андропризона почти всегда царила полутьма. Красные и редко расположенные лампы дежурного освещения создавали странную атмосферу средневекового подземелья.
А полный свет здесь нужен был только тогда, когда какой-либо из бесчисленных и сложных механизмов, отвечающих за нормальное функционирование гигантского комплекса, ломался. Или нуждался в профилактическом обслуживании: смазке, чистке, продувке…
Такое, правда, случалось не слишком часто: Предтечи строили капитально, и на запасе прочности конструкций и живучести агрегатов не экономили.