Пристав Дерябин (Преображение России - 4)
Шрифт:
Шлиффен подражал Аннибалу, уничтожившему войско римлян в сражении при Каннах при помощи охвата их правым крылом своего войска. Правое крыло немецкой армии должно было по плану Шлиффена обойти армию французов, двигаясь через Бельгию, в то время как левое крыло должно было приковать к себе главные силы французов на линии их крепостей: Бельфор, Эпиналь, Туль, Нанси, вдоль границы с Эльзас-Лотарингией.
Поскольку в дело вводились миллионные массы, этот маневр Аннибала должен был, по замыслу Шлиффена, дать победу Германии в несколько недель: попавшая в гигантские клещи армия французов должна была капитулировать, как армия маршала Базена под Седаном. После
Пока германские армии всей своей неодолимой силой обрушивались бы на Францию, австро-венгерцы должны были начать наступление на русские войска на всем своем фронте, а для защиты Восточной Пруссии признавалась достаточной расквартированная там армия, по счету восьмая.
Была, правда, как бывает при составлении всех великих планов, кое-какая заминка, когда начинали в Берлине подсчитывать возможные силы двуединой монархии. Их выходило всего только два с четвертью миллиона против сербов и русских.
Но тут все надежды возлагались на быстроту, с какой австро-венгерцы должны были справиться с сербами, прежде чем появятся на фронте русские корпуса.
Аннибаловский маневр, питавший пафос Шлиффена, — охват, клещи, «Канны», — австрийский генеральный штаб разработал и в отношении Сербии. По этому плану столица Сербии, отделенная от Австрии всего только пограничной рекою Савой, обходилась двумя армиями: одною — из Боснии в направлении на Вальево, другою — из Сирмии, через Саву, туда же, так, чтобы вся сербская армия оказалась в котле и положила оружие. Так как это, по замыслу австрийского штаба, отняло бы не больше двух недель, то против русских успела бы скопиться часть австро-венгерских сил, вполне способная если не разбить, то сдержать их, пока подоспели бы германские армии.
Что Белград превращен сербами в сильнейшую крепость, которую атаковать в лоб было бы слишком трудной задачей, это тоже учитывалось австрийским штабом: такой крепкий орех мог быть раздавлен только двойными клещами.
Австро-Венгрия имела пятьдесят миллионов населения, уступая в этом Германии не так уж много, чтобы довольствоваться армией вдвое меньшей, чем немецкая! В Берлине были, конечно, известны причины этого: вечные трения между Венгрией и Австрией; слишком большая зависимость военных министров и начальников штабов от прижимистых на военные расходы парламентов; слишком короткий срок действительной службы в войсках… Но так как в Берлине решено было взять руководство австро-венгерской армией в свои руки, то ни сравнительная слабость этой армии, ни ее малочисленность никого не смущали.
Главный и самый сильный враг германского могущества был по ту сторону Ламанша, но его пока деятельно отбрасывала военная клика Берлина. Это был враг не первого, а второго плана; он был силен только на морях; он не имел сухопутной армии; он сначала объявлял войну, а потом начинал готовиться к ней; он имел привычку не спешить, а выжидать успехов своих союзников, чтобы присоединиться к ним в конце кампании; его генералы и солдаты учились воевать во время войны.
Мериться силами крупных единиц германского флота с объединенным англо-французским флотом было невозможно, конечно, как бы хороши сами по себе ни были новопостроенные дредноуты и тяжелые и легкие крейсера. Но в
Правда, количество субмарин в Германии было все-таки меньше, чем в Англии, но зато дерзания немцев в области подводной войны далеко оставляли за собой дерзания англичан.
Все планы германского генерального штаба строились на том, что война будет молниеносной. Подавляющие силы обрушатся сначала на Западный фронт, потом на Восточный и окончат войну раньше, чем раскачается Англия. К этому вела вся долговременная подготовка к войне. Силы Франции и России рассматривались как сухопутные силы союзников и вот — они разбиты. Что вы предпримете теперь, господа англичане?
Была еще карта, на которую ставили Мольтке-младший, Фалькенгайн и другие: отсутствие общего фронта у французов и русских, отсутствие единой воли во время ведения войны. Нажим со стороны французов в соединении с одновременным нажимом со стороны русских сил — это двойной нажим; одновременный удар тех и других — двойной удар. Но разве в состоянии поспеть за действиями французов русские с их сетью железных дорог? Они неминуемо запоздают.
С другой стороны, если русские очертя голову кинутся, как говорится, напролом, надеясь на свое численное превосходство, непременно окажутся не готовыми поддержать их французы, так как будут поставлены в необходимость беречь людей и семь раз станут отмеривать, прежде чем отрежут… Как можно было не ставить на такую карту?
В этом отношении Германия и Австрия были гораздо счастливей: дирижерская палочка Берлина отлично была видна из Вены.
Все это было подготовлено к началу войны в главном штабе Германии.
Не упущена была, конечно, и такая возможность наносить неожиданные удары врагу вслед за разведкой, как воздушный флот. Как бы мало ни было в германской армии самолетов, все-таки по числу их она занимала первое место в мире.
Ее тяжелая артиллерия была вне сравнений с кем-либо из ее противников: русская армия имела очень ограниченное число тяжелых батарей, у французов их вовсе не было!
Убийство в Сараеве совершенно неожиданно свалилось на Австрию, как и на Германию, однако этот повод к войне как нельзя более отвечал и замыслам и настроениям германской военщины. Если бы его не было, его нужно было бы заказать.
Но в то же время, как ни были самонадеянны и Вильгельм, и Мольтке, и адмирал Тирпиц, и Фалькенгайн, и Клук, и многие другие немецкие генералы, все-таки война на два фронта казалась им совершенно излишним осложнением дела: они предпочитали воевать сначала только на западе, потом только на востоке или наоборот, если вдруг представится такая возможность.
Предъявить ультиматум — значит, конечно, бросить вызов, значит, стать нападающей стороной и в первую очередь потерять Румынию как возможного союзника в борьбе с Антантой. По военной конвенции между нею и Австрией она обязалась выступить на стороне Австрии только в том случае, если на нее нападут, а не она сама объявит войну.
Как бы ни ценились низко вооруженные силы Румынии, все-таки ее гораздо выгоднее было бы иметь в стане союзников, а не врагов. Над этим приходилось тоже думать имперскому канцлеру Бетману, как и над тем, что Бельгия, сколько бы ни собрала она сил для противодействия немецким армиям, заходящим правым крылом, все-таки выставит их, а нарушение нейтралитета Бельгии с первых же дней войны вызовет разрыв отношений с Англией, которая в Бельгии привыкла видеть свой форпост.