Пристрелите загнанную лошадь
Шрифт:
Весной дворник вырубал из сугроба огромные куски, разбрасывал снег по асфальтированной площадке хозяйственного двора, и грузовики быстро разбивали и плющили колесами пласты слежавшегося снега. Он таял под первыми уверенными лучами солнца и утекал водой сквозь решетки канализационных люков.
В этом году весна запоздала, подтаявший, почерневший и основательно осевший сугроб еще не пробовал на себе дворницкой лопаты. Стена сарая-вагона закрывала его от дневного солнца, сугроб лениво таял и оседал вниз, но был все еще достаточно, почти под мое окно, высок и невероятно
Я отпрянула от окна, взялась за кончик пледа, укрывшего Кирилла, и поняла, что не могу. Мне не хватает храбрости. И даже уговаривать себя бесполезно.
Отвернувшись от мертвого тела, я открыла дверцу холодильника, достала недопитую бутылку «Путинки» и перелила водку в стакан. Набралось две трети. Много. Для меня слишком много, но только хмельная, отчаянная храбрость способна заставить меня действовать.
Медленно, словно наказывая себя жжением во рту и пищеводе, я выпила водку и нарушила еще один неписанный закон, — достала из сумки сигареты и закурила прямо в комнате. Ничего не попишешь, сегодня чего ни коснись, сплошь нарушения запретов.
Спиртное затуманило голову и вызвало тошноту. Водка гуляла по организму — из желудка до горла и обратно, — я боролась с ней и отвлекалась на внутренние ощущения. Туман в голове, расфокусированные глаза вытекают слезами…
Я сдернула плед, тут же схватила Кирилла под мышки и с трудом оторвала от стула.
Нож. О спинку и прутья ударился нож. Усадив обратно начинающее коченеть тело (только ноги, прижатые к батарее, сохранили подвижность в суставах), я обхватила ручку ножа уголком пледа и с силой потянула — раз, другой, третий. Лезвие прочно сидело в спине.
Руки мои опустились, я села на пол возле Кирилла и заплакала навзрыд. Так страшно, так, до безысходности тоскливо мне не было никогда. Хотелось плюнуть на все, свернуться калачиком и умереть. Я не хотела жить, сил не было бороться.
Рука Кирилла сорвалась с колена и мягко, ладонью опустилась на мою склоненную у стула голову. Я даже не вздрогнула. Схватила эту руку, прижала к губам и зашептала — прости, прости, прости.
Холодные пальцы не согрелись в моей руке. Они уже не принадлежали миру живых, но послужили напоминанием — это надо сделать, Софья.
Я никогда не была мистиком, я из породы прагматиков. Но движение мертвой руки, я приняла за высший знак. Он меня прощает. Иначе не поторопил бы, не заставил действовать последним движением своего тела.
Проглотив тугой комок, застрявший в горле, я уперлась ногами в стул, взялась двумя руками за нож и дернула, что было силы.
На этот раз лезвие вышло легко. С каким-то жутким, неопределяемым звуком нож вышел из тела, и я выронила его на плед и отринулась в страхе.
Спустя какое-то время, все так же кончиком покрывала, я взяла ручку, обтерла ее от отпечатков пальцев и положила в полиэтиленовый пакет. Нож надо выбросить в канализационный люк. Вешние воды утянут его вглубь подземелий навсегда.
Последнее, прощальное движение руки Кирилла, придало мне силы и заставило, наконец, хоть чуть-чуть, соображать. Я взяла длинное, черное пальто своего
Впрочем, лиха беда начала. Я только приступила к исполнению. На стенания и сопли не оставалось времени. Я одела теплую куртку и подошла к окну.
Распахнув настежь шторы, раскрыла окно — петли тихонько взвизгнули, и старая краска засыпала голову сухими чешуйками, — перетащила тело на подоконник и осторожно, придерживая за ткань пальто, спустила вниз. Когда голова Кирилла уткнулась в верхушку сугроба, я разжала руки.
Каблуки ботинок чиркнули у лица, и тело, как салазки съехало вниз к подножию сугроба. Я выкинула из окна плед, пакет с его вещами и ножом, положила в карман фонарик и, заперев комнатную дверь, быстро прошла по коридору. У входа в квартиру я сняла с крюка инвалидную складную коляску и вышла на лестницу.
Темень на улице стояла совершенно непроглядная. Из низких туч лупил, все усиливающийся дождь, далекие фонари скрывались за водяной завесой, и все это вкупе меня устраивало. Удивительно, но, начав действовать, я, наконец-то, почти перестала рассуждать. Как заводная безмозглая кукла-робот, отнесла коляску к лазу в заборе, выкинула ее на ту сторону и вернулась за Кириллом.
Взяв пальто за воротник, отволокла тело до дыры в заборе, протащила, перевалила его через перекладину и быстро, бегом сгоняла за пакетом и пледом.
Начинающее коченеть тело, расположилось на коляске Марии Германовны как надо. Видимо, не зря я не снимала его в комнате со стула. Я поставила мертвые ноги на подставку, обвязала, укрыла Кирилла пледом и на манер женского платка, повязала ему на голову яркий вязаный джемпер.
Тихо поскрипывая колесами, инвалидная коляска ехала по улице, окруженной разрушенными домами. Жидкое месиво из обломков льда и воды хлюпало под ногами, но я намеренно везла коляску по лужам. С детства фильмы про розыскных милицейских собак я предпочитала мультикам. Если тело Кирилла случайно обнаружат в ближайшие часы, никакой такой Мухтар или Рекс не должен привести кинолога к моим дверям.
Утопая в грязи, я тащила коляску по самым темным, глухим закоулкам с определенной целью. Сидя в запертой комнате наедине с трупом, я припомнила, что невдалеке от дома существует надежное и скрытое место. Примерно полгода назад, почти этим путем, я так же катила коляску с Марией Германовной. Актриса попросила меня отвезти ее на проводы старинной подруги Анны Дмитриевны. Домик Анны Дмитриевны был едва ли не самым ветхим на этой улице и одним из первых уходил под снос. Пожилая хозяйка получила ордер на новую квартиру в отдаленном микрорайоне, и Мария Германовна, крепя слезы, ехала прощаться.