Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

Миллер Артур Ашер

Она натянула чулок на ногу, следя, чтобы шов лег ровно.

— Я и не желаю ни на чем сосредоточиваться, хочу, чтоб мозги оставались восприимчивыми ко всему, что делается вокруг. Разве это странно или неприлично? Я пытаюсь понять, что мне нужно делать, чтобы жить как личность. Читаю книги, читаю философские романы, Камю и Сартра, читаю уже умерших поэтов вроде Эмили Дикинсон и Эдны Сент-Винсент Миллей [42] , а еще я…

— Как мне представляется, у тебя вообще не осталось друзей. Верно?

42

Американская поэтесса (1892–1950), лирик и романтик.

—

А зачем? Разве друзья могут на что-то повлиять? Может, я еще не готова иметь друзей. Может, я еще не полностью родилась. Индусы верят в подобные вещи, сам знаешь, они считают, что мы продолжаем рождаться и вновь рождаться всю жизнь. Или как-то в этом роде. Жизнь для меня очень болезненная штука, Герман.

На глаза нахлынули слезы. И этот нелепый человек — ее брат! Самый распоследний из всех, кому она решилась бы довериться, и тем не менее ему она верила больше, чем кому бы то ни было из всех знакомых, каким бы он ни был смешным и разъевшимся. Она присела на кровать и стала рассматривать его в косых лучах серого света, проникающего в грязное окно, — молодой толстяк, полон планов и счастлив в своей жадности.

— Мне нравится этот город, — сказала она, не имея в виду ничего конкретного. — Я знаю, есть множество способов быть здесь счастливой, но пока не нашла ни единого. Но знаю, что они есть. — Она подошла к другому окну, раздвинула пыльные кружевные занавески и выглянула вниз, на Бродвей. От окна пахло сыростью. Снаружи начал сыпаться небольшой дождик.

— А я новый «кадиллак» покупаю.

— Они же такие жутко огромные, да? Как только можно ими управлять?

— Легче легкого. Ты в нем просто плывешь. Фантастические машины! Мы хотим снова попытаться завести ребенка, так что мне не нужна машина, в которой у нее живот будет трястись.

— Ты и впрямь так в себе уверен, как кажется?

— Абсолютно. Поехали со мной.

— Не думаю, что мне хочется стать богатой.

— Надо полагать, ты все еще такая же коммунистка.

— Да, наверное. В этом есть что-то неправильное, когда живешь ради денег. Мне даже начинать не хочется.

— Ну, по крайней мере оторвешься от этих старых связей и выйдешь на открытый рынок. Ты же в буквальном смысле теряешь деньги, ежечасно и ежедневно.

— Да неужто? Ну, мне так не кажется, значит, пусть они идут к черту.

Он тяжело поднялся на ноги и застегнул синий пиджак, потянул вниз галстук, взял пальто, висевшее на спинке стула.

— Никогда мне тебя не понять, Дженис.

— Мне тебя тоже, Герман.

— Что ты нынче собираешься делать? Это я так, просто для примера.

— Для примера чего?

— Того, как ты проводишь свои дни.

— На Семьдесят второй улице крутят старые фильмы, может, пойду туда. Там, кажется, идет что-то с Гретой Гарбо.

— И это посредине рабочего дня!

— Мне нравится сидеть в кино, когда на улице дождик.

— Хочешь, поедем к нам домой на ужин?

— Нет, милый. От этого у нее, может, живот будет трястись. — Она засмеялась и быстро поцеловала его, чтобы загладить возможную обиду за эту шпильку, к которой сама оказалась не готова, так же как и он. Но сказать по правде, сама она не желала иметь никаких детей. Никогда.

— Чего ты хочешь от жизни, ты это знаешь?

— Конечно, знаю.

— Так чего?

— Хорошего времяпрепровождения.

Он только головой помотал, совершенно обескураженный.

— Смотри неприятностей не наживи, — сказал он, уже выходя.

V

Она просто обожала Гарбо, смотрела все фильмы с ее участием, могла просидеть два сеанса подряд даже на самых тупых и скучных ее картинах, что давало выход ее собственной иронии. Ей ужасно нравилось ощущать себя плывущей в потоке, выносимой в открытое море фантазий этими примитивно сляпанными и совершенно неправдоподобными историями в стиле романов о Граустарке [43] , со всеми их непременными ваннами в виде лебедей, кранами в виде орлиных

голов, с их барочными дверями и окнами и занавесями. В нынешние времена эта восхитительная дешевка и безвкусица так ее воодушевляла, что доводила до состояния, напоминающего воспарение, почти до истерики, отрывала ее от всего, полученного вместе с образованием, воссоединяла с ее страной. Она заставляла ее вдруг возжелать забраться на крышу и радостно орать там на звезды, когда великая актриса выходила из роскошного белого «роллс-ройса», ни разу не зацепившись каблуком за подол облегающего длинного платья. И какой невыразимо великолепной Гарбо смотрелась в этой своей томно-расслабленной, «отдыхающей» позе, когда сидела в шезлонге, когда в ее долгих, длиной в целый ярд паузах звучала вся усталость от мира, когда она, пребывая в явно скверном настроении, бранилась с героями-мужчинами — Дженис иной раз приходилось даже прикрывать лицо, чтобы не видеть, как Гарбо, опустив керамически-белые веки, подает знак Барримору [44] слиться наконец с нею в давно ожидаемом поцелуе. И конечно же, должное впечатление производили высокие скулы Гарбо и ее знаменитая идеально-белая кожа, отражающая свет, и скульптурные черты ее лица — эта женщина всей своей внешностью доказывала существование Божественного промысла. Дженис могла часами лежать на кровати в номере отеля, уставившись в потолок и почти не мигая, а перед нею все стоял образ Гарбо. Она могла подолгу простаивать перед зеркалами туалетного столика, которые перерезали ее тело у шеи, и в очередной раз убеждаться, что ее тело — к ее удивлению — опять живо и готово к новым свершениям, особенно при взгляде сбоку, когда подчеркнуто хорошо видны ее роскошные бедра.

43

Вымышленная страна, где происходит действие романов Дж. Б. Маккатчена («Любовь в тени трона», «К востоку от захода солнца» и др.), в которых описываются изощренные придворные интриги, любовь, коварные заговоры и прочие страсти.

44

Американский киноактер (1878–1954), выступал в основном в амплуа героя-любовника, часто был партнером Греты Гарбо.

VI

Однажды днем скрипучая дверь кабины лифта распахнулась перед нею, и она увидела перед собой красивого мужчину лет сорока или, вероятно, пятидесяти — с тростью в одной руке и портфелем в другой. Он вошел в лифт какой-то странной, деревянной походкой, выпрямив спину, и только когда он остановился в каких-то шести дюймах от нее и неуклюже развернулся лицом к двери, топчась на месте и чуть приподнимая ноги, вместо того чтобы просто повернуться, Дженис поняла, что он слеп. На щеке у него виднелся порез от бритвы.

— Лифт идет вниз, да?

— Да, вниз. — У нее перехватило дыхание. Вот она, свобода — чувство освобождения охватило ее всю, когда он на секунду задержал на ее лице свой невидящий взгляд.

Оказавшись внизу, он пошел к выходу через весь вымощенный плиткой вестибюль, прямо к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Она быстро обогнала его, чтобы распахнуть перед ним дверь.

— Вам помочь?

— Не беспокойтесь. Большое спасибо.

Он вышел на улицу, свернул точно направо, в сторону Бродвея, и она поспешно догнала его и пошла рядом.

— Вы к метро? Я хочу сказать, что мне тоже туда. Если вы не против, пойдем вместе.

— О да, очень хорошо. Благодарю вас, хотя я вполне могу добраться и сам.

— Но раз уж я иду в ту же сторону…

Она пошла рядом с ним, удивляясь тому, как быстро он ходит. И какая жизнь проглядывает в его трепещущих веках! Это было точно так же, как идти со зрячим, но от чувства свободы, которое она ощущала, идя рядом с ним, у нее навертывались на глаза слезы. Она обнаружила, что все свои эмоции вкладывает в слова, в голос, и они вдруг сами вырвались из нее с потрясающей открытой невинностью, прямо как у юной девчонки.