Присвоение пространства
Шрифт:
Хороший был поход, хотя нам и пришлось попоститься, дополнительная заброска продуктов на машине по Чуйскому тракту не состоялась. Во время нереста хариуса на Джулуколь частенько заезжают рыбаки из Тувы, а в этот раз помимо двух групп тувинцев нам удалось задержать даже управляющего делами правительства республики. Чиновник с парой десятков сетей, сорокалитровыми флягами для рыбы и надувной лодкой прилетел отдохнуть на одно из небольших заповедных озер возле Джулуколя.
Как-то в этом походе мы сидели с Сергеем вдвоем на берегу озера, укрывшись от ветра, смотрели на просторы, и я слушал его рассказы о работе на шахте. Перед нами уходил вдаль хребет Цаган-Шибэту – «белая ограда» по-монгольски,
Серега тогда сказал, что ему нравится. Такая жизнь ему по душе. Он, пожалуй, тут и останется работать.
Когда мы расставались с ним (мы возвращались на Телецкое озеро, а он – в Язулу), Сергей на прощанье сказал: «Давайте преломим вместе хлеб», и мы преломили лепешку, испеченную на костре. Эта лепешка в голодном походе казалась необычайно вкусной.
И он остался работать, уже двадцать с лишним лет живет на кордоне, странствует по окружающим просторам. Несколько раз выбирался в отпуск на родину, спускался в шахту и работал пару месяцев, а потом возвращался в свое лесничество. Под его началом 380 тысяч гектар горной тайги, гольцов и тундры.
Вот этот праздничный Алтай, выглядящий нарядным даже в такую погоду, как сейчас, склоны, парковая тайга с выстриженной травой (я раньше не мог здесь передвигаться иначе, чем бегом, просторы подгоняли) – они принадлежат одинаково (или в неравных долях, но все равно принадлежат) и мне, живущему за четыре тысячи километров, и Сереге Шевченко, оставшемуся здесь работать, и Альберту с Володей, которые родились на этой земле. Мы все любим эти места. Поэтому я еду сейчас с ними и чувствую себя вполне своим. Улеглись мои московские тревоги, прошли приступы зависти, накатывающей на меня в Сибири. Мне хорошо.
Так меня мотает туда-сюда. То свой, то чужой. В Москве тоже часто так.
Кони часто переступают копытами по раскисшей тропе, торопятся домой, нам почти не приходится их подгонять, мы только поигрываем чумбурами – съезжаемся, чтобы поговорить, или вытягиваемся цепочкой.
В арчмаках у нас мясо, возвращаться приятно, хотя мы с Альбертом так и не сделали ни одного выстрела. Володя, добывший молодого бычка, разделил с нами мясо.
– Я первая вас заметила, – говорит Люба. – В окошко увидела.
За время нашей охоты она успела много всего – ходила с Валей доить, перебирала вместе с ней и Байрамом старые фотографии, готовила еду, сидела с ребятишками Рустама, отправилась вместе с Олей в школу и даже поучаствовала в проведении урока английского языка.
– Такая школа уютная! И звонок дают колокольчиком. Мальчик бежит и звонит. А в школьном музее лежит игрушечный аил, который ты когда-то построил для Рустама и Юлечки. Оля такая молодец – занимается экологическим воспитанием, каждый год весной и осенью собирает с учениками мусор вокруг деревни, вдоль ручья. Еще мне очень понравился тер, как я раньше не распробовала?
Тер – густая верхняя часть неперемешанного айрака – кисломолочного напитка из коровьего молока.
– Вообще, раньше здесь так многого не замечала. Как будто даже не оглядывалась кругом – не видела ни пейзажей, ни людей толком. Вся в себе была, какие-то свои проблемы решала. Теперь увидела.
Альберт одобрительно хмыкает.
Потом, уже наедине, Люба спрашивает:
– А помнишь, как я тебя к тайге ревновала?
К нам приходят Юлины ребята, и мы с ними рисуем. Астам быстро учит стихи, хорошо успевает в школе, Арчин больше мечтает о тайге, хочет работать
С детьми Рустама и Оли мы лепим из пластилина. У меня получаются мультяшные животные, а у Альберта – дымковская глиняная игрушка.
Рустам притаскивает нам целый мешок шишек этого года, и мы по вечерам садимся возле огня в аиле, щелкая кедровые орешки. Иногда заходят соседи или родственники. Люба долго сидит с Валиной сестрой Ниной, потом пересказывает мне историю, как пятерых молодых ребят, в том числе и Нининого сына, посадили за хулиганство: устроили драку с новосибирскими туристами, которые шумно отдыхали на берегу Чулышмана, угощали вином местных девушек и раскидывали мусор. Туристы оказались то ли прокурорскими работниками, то ли друзьями прокурорских.
Со стороны, конечно, трудно разобраться в таких историях – кто прав, кто виноват, но у меня есть своя история добрых отношений с теми, кто живет в этой деревне. Мне всегда помогали и со мной делились тем, о чем я просил. Мне никогда не показывали, что я чужой. Может, мне просто везло и попадались только исключительно хорошие люди? Но и исключительно хороших людей можно легко обидеть – вокруг Язулы есть могилы шаманов, которых хоронили, не покрывая землей, их медные украшения с костюма кто-то может взять себе на память из интереса. Есть целебные источники, с которых некоторые приезжие уносили старинные подношения. Летом гнездятся утки огари, которых не принято стрелять. Какое-то ничего для меня не значащее место может оказаться значащим для язулинцев. Много чем можно обидеть, даже не поняв, что обижаешь.
А ребята, угодившие под суд, так и не сумели отслужить в армии, о чем очень жалеют.
Байрам тоже переживает, что не призвали. Говорит, что на призывной комиссии изо всех сил старался выгнуть ступни, но врачи, к сожалению, не признали годным из-за плоскостопия.
В воскресенье едем с Рустамом и Олей на заставу к Сереге.
Его нет, он в больнице в Улагане. Повредил спину два месяца назад и никак не поправится.
Дома все такие же крепкие, стены темные, чуть красноватые. Но внутри заметно, что бывшие лесниковские квартиры уже нежилые. Осыпается штукатурка, разваливаются печки. Держать на кордонах положенный штат работников, завозить им продукты и ГСМ, обеспечивать какой-то техникой, лошадьми – уже, видно, не по карману заповеднику.
Серегина жена открывает нам ту квартиру, где я когда-то жил.
Мало что изменилось, только теперь по стенам висят черно-белые фотографии из истории заповедника, фотографии тех людей, кто когда-то жил здесь или проходил через кордон на патрулирование границ заповедника, отдыхал, запасался продуктами или брал здесь лошадей.
Высматриваю, узнаю много знакомых лиц. Вот Абай в вечной своей залатанной телогрейке внимательно глядит в камеру.
Вот Женя Веселовский в ковбойской шляпе. Один из первых, с кем я познакомился в заповеднике. Женя недавно был в Москве, читал лекцию в Русском географическом обществе. В заповедник приехал в 89-м, сначала работал в патрульной группе, потом перешел в отдел экологического просвещения, начал заниматься с детьми и молодежью. Занимается и сейчас. Однажды я наблюдал, как ему доставили из Горно-Алтайска группу неблагополучных ребят из колонии, и он водил их в тайгу заготавливать дрова по избушкам, чистить тропы, одним словом – помогать заповеднику. Они собирали вместе мусор по берегам Телецкого озера. Трудные подростки, очутившись рядом с «дядей Женей» в атмосфере таежного похода, забывали, что они «трудные», на это было интересно смотреть.