Присяга леди Аделаиды
Шрифт:
— Вы помогаете им, Маргарет? — воскликнула Мария.
— Сколько могу. Им некому больше помогать.
— Я этого не предполагала. Уильфред намекнул мне на это сегодня, но я думала, что я не так поняла его, у вас самой так мало.
— Милая моя, как же ты думаешь они жили? Никакое хозяйство не может быть без наличных денег. Несколько времени после их свадьбы я не хотела их видеть, не желая одобрять неблагоразумный шаг. Сначала вышли все деньги, сколько там у них было, а потом были проданы некоторые вещицы, затем прекратился и кредит. Однажды я встретилась
— О, Маргарет, какая она была всегда сердитая! — вскричала Мария, возвращаясь мысленно к детству своему и Эдифи, когда Сэлли тиранила их обеих.
— Обращение у нее железное, а сердце золотое. Она скопила кое-что, — продолжала мисс Бордильон, — очень немного, потому что она содержала мать и больную сестру, только несколько фунтов, и издержала их для Эдифи, когда родился ребенок.
— Никогда больше не буду называть ее сердитой, — сказала Мария с румянцем раскаяния. — Но, Маргарет, не находите ли вы, что с Уильфредом поступили очень дурно? Лавочники могли бы поверить ему в кредит.
— Он и без того им должен.
— Но ведь он старший сын папа, имение должно принадлежать ему со временем.
— Должно.
Это слово было произнесено со значительным ударением, и Мария вспыхнула: она дотронулась до болезненной струны в тайной глубине ее сердца.
— Было бы так несправедливо лишить имения Уильфреда, Маргарет, — сказала она, и голос ее понизился до шепота, потому что она коснулась предмета, о котором не осмеливалась говорить. — Он старший. Почти все состояние папа принадлежало нашей матери; наверно, он не захочет лишить этого Уильфреда.
— Лавочники, вероятно, не думают, чтобы это было так, — заметила мисс Бордильон принужденным тоном. — Я нисколько не стесняюсь и говорю то, что может служить обвинением леди Аделаиде.
— Вы думаете, что это виновата она?
— Да, виновата она. Она довела мистера Лестера до стесненных обстоятельств, и она раздражает его против сына. Мария, я не думаю, чтобы она позволила мистеру Лестеру помочь Уильфреду или даже завещать ему деньги его матери.
— Она, должно быть, ужасно несправедлива. Я знаю, что она такова в мелочах, но в этом… Есть ли у нее совесть, Маргарет?
Совесть вообще из материала очень упругого, — возразила мисс Бордильон с улыбкой. — Вот, Мария, все, что я желала сказать о леди Аделаиде, и я, право, не знаю, как я решилась сказать так много. Все это достаточно известно Дэншельду, и мы не можем ожидать, чтобы мясники и булочники занимались благотворительностью вопреки своим собственным выгодам.
— Неужели вы обходитесь без сахара и масла, Маргарет, для того, чтобы помогать Уильфреду и его жене?
Маргарет обходилась и без других вещей, но небрежно отвечала на это замечание:
— Что ж? Это маленькое самоотвержение, Мария; будь так добра и сохрани эту тайну.
— Зачем это должна быть
— Да, хотя, может быть, не в том смысле, как ты думаешь. Мне не хотелось бы оскорбить его и я не должна этого хотеть; вспомни, что я живу даром в доме, принадлежащем ему; я хотела платить ему, когда он взял тебя к себе, но он смеялся надо мной. Я только боюсь, что если узнают, что я или кто-нибудь помог Уильфреду, в доме его отца о нем будут думать еще с большей жестокостью.
— Маргарет, что будет с ними?
— Не знаю, боюсь думать. Ты видишь, отложив в сторону денежные сбережения, что некому подать Уильфреду руку помощи, чтобы помочь ему выйти из его настоящего положения. Говорили о казенном месте; он употребил бы все старания, чтоб занимать как следует это или всякое другое место, я в этом уверена, но как он его получит теперь, когда отец вооружен против него? Как я желала бы, чтобы лорд Дэн сделался его другом!
— А пока они умирают с голоду!
— За исключением того немногого, что я могу им дать, а это действительно очень немного. Когда содержишь два хозяйства на сто фунтов в год, — продолжала Маргарет с попыткой веселости, — тебе нечего удивляться, что сахар и масло должны считаться для меня недоступной роскошью. А хуже всего то, — и тон ее сделался серьезен, — что Уильфред считает все это варварской несправедливостью, и в сердце его накопляется вражда.
Эти слова напомнили Марии то, о чем она пришла говорить.
— Маргарет, я желала спросить вас… до вас дошли слухи, распространившиеся об Уильфреде, то есть, что его видали ночью в лесу лорда Дэна?
— Шш! — перебила мисс Бордильон, осматриваясь вокруг с движением, похожим на страх.
— Стало быть, вы слышали! О, Маргарет, скажите мне! Вы думаете, что это справедливо?
— Я думаю, что слухи всякого рода. Мария, могут быть и ложны и справедливы. Нам лучше всего не знать их.
— Маргарет, я пришла в эту бурную ночь спросить вас, — жалобно сказала Мария. — Я была принуждена придти, я не могла оставаться спокойна. Вы знаете что-нибудь наверное?
— Не знаю, — спокойно отвечала она, — и тонкому слуху Марии показалось, что Маргарет вдруг сделалась спокойна и холодна.
— Я встретила его сейчас с ружьем. Я не знаю, что он делал с ним в такую пору. Он сказал, что ему дано это ружье взаймы. Правда ли это?
— Я ничего об этом не знаю. Вероятно, это правда.
— Он сказал мне, что вы помогли ему купить позволение охотиться в лесу.
— Это правда.
— Если бы Уильфред сделал что-нибудь дурное, я думаю, это убило бы меня, — прошептала Мария, поднимая свое бледное и умоляющее личико.
— Это убило бы Эдифь.
— А разве вы не выведете меня из изумления, Маргарет?
— Мария, пойми меня. Я решительно ничего не знаю об этом, я только слышала, что разнеслись слухи, не делающие чести Уильфреду. Я не думаю, чтобы они были справедливы, я надеюсь, что они несправедливы и хорошо будет, если ты и я не будем их знать.