Присяга леди Аделаиды
Шрифт:
— Но он показал мне документы, милорд, — отвечал Рэвенсберд, как бы считая эти слова неопровержимым аргументом.
— Это документы фальшивые, Рэвенсберд. Фальшивые или поддельные, или что-нибудь в этом роде, я могу поручиться за это. Словом — но я говорю это только вам, — я узнал, что этот Лидни самый дурной человек. Он совещается с браконьерами и, вероятно, сам браконьер. Это авантюрист и, вероятно, живет плутовством. Откажитесь от вашего слова перед Бентом, не теряя времени, а потом выгоните этого человека из вашего дома.
— Я не могу этого сделать, милорд, пока он хочет остаться у меня.
— Не можете? Разве он платит по счетам?
— Платит. Еще сегодня утром
— Рэвенсберд, вы сделаете одолжение мне, постаравшись отделаться от него, — несколько повелительно сказал лорд Дэн. — Я никогда не покровительствую таким подозрительным лицам. Если этот человек не должен вам, что очень удивляет меня, выгоните его под каким-нибудь другим предлогом.
— Но, милорд, — спорил Рэвенсберд. — Не могу же я таким образом выгнать джентльмена. Пока он ведет себя прилично в моем доме и платит по счетам…
— Джентльмена, разумеется, вам выгнать нельзя, но авантюриста можно, — перебил лорд Дэн. — Этот человек вкрался в дома некоторых здешних лучших семейств и… и… зная, что я о нем знаю, я считаю себя в некоторой степени ответственным за все неприятные последствия, какие могут произойти. Такого ли человека должны вы держать в вашем доме, Рэвенсберд?
Рэвенсберд покачал головой; не было человека на свете упорнее его в своем мнении.
— Что мистер Лидни делает не в моем доме или где он бывает, я ничего не знаю, милорд, и не мое дело за этим смотреть. Сам я ничего дурного в нем не вижу, да и не слыхал ничего. В моем доме он ведет себя как смирный, добропорядочный, честный джентльмен, а мне только этого и нужно. Моей жене он чрезвычайно нравится.
— Я очень этого хочу, Рэвенсберд; вы мой арендатор и должны угодить мне.
— Милорд, я ваш арендатор, но я плачу вам деньги за ваш дом и я в нем хозяин. Взяв в аренду «Отдых Моряков», я не отказался от ответственности в моих поступках. Я был бы рад угодить вашему сиятельству во всем другом, но выгнать честного джентльмена (каким я считаю его), этого я сделать не могу.
— Скажите лучше, не хотите, Рэвенсберд.
— Пожалуй, милорд, я скажу, что не хочу, если вы предпочитаете, — отвечал трактирщик, хотя очень вежливо и почтительно. — Если бы этот молодой мистер Лидни вел себя дурно в моих глазах, это было бы другое дело.
Упорная независимость арендатора, хотя она согласовалась с характером Рэвенсберда, очень рассердила лорда Дэна.
— Разве вы забыли, что я могу выгнать вас из этого дома через шесть недель, Рэвенсберд?
— Нет, милорд, я этого не могу забыть, и я никогда не понимал, зачем вы поставили это условие в моем контракте.
— Вы подвергаете себя тому, что оно будет приведено в исполнение.
— Разумеется, это будет, как угодно вашему сиятельству, — было хладнокровным ответом.
Рэвенсберд никогда не держал себя независимее, как в эту минуту, когда он стоял и смотрел в глаза пэру. — Мне было бы жаль оставить мой дом, потому что он мне нравится, но в Дэншельде можно найти и другие дома.
Лорд Дэн пошел к двери, надев шляпу.
— Не много же нашел я здесь удовольствия, — заметил он. — Вспоминая, что вы когда-то были нашим слугой, Рэвенсберд, я думаю, что вашей обязанностью было бы поступать иначе.
Раз в жизни румянец вспыхнул на желтом лице этого человека.
— Извините, милорд, я был слугой у высокородного Гэрри Дэна; я не был слугою у мистера Герберта.
Только этого недоставало, чтоб довершить его дерзость. Лорд Дэн надменно ушел; Рэвенсберд проводил его с должным вниманием. У двери мальчик из аптеки подал склянку с лекарством.
— Для мистера Гома, — сказал он.
Это напомнило лорду Дэну
— Мистер Гом еще не уехал?
— Здоровье не позволяет ему ехать, милорд; мы должны были пригласить доктора Грина. Притом он ждет денег.
Лорд Дэн откинул голову назад надменным дэновским движением и ушел. В этом ответе как будто подразумевалось, что Ричард Рэвенсберд подвергался возможности потерпеть убыток от этого, другого путешественника.
«И поделом ему!» — мысленно воскликнул милорд.
Глава XXVI
ПИЛЮЛЯ ДЛЯ ТИФЛЬ
Наступил октябрь. Прошедшие недели ничего не принесли с собою. Награда в тысячу фунтов все еще бросалась в глаза Дэншельду в виде объявления на всех видных местах, но ничего из этого не выходило: лакированная шкатулка не отыскивалась, и временами мистер Бент готов был разделить мнение лорда Дэна, что сам Лидни захватили ее.
Браконьерство в лесу лорда Дэна дерзко продолжалось. Дичь выносилась дюжинами, и каждую ночь браконьеры обманывали лесничих. Люди, склонные к насмешливости, говорили, что лесничие прятались нарочно, вместо того, чтоб вступать в драку; что их ленивое управление во время десятилетнего отсутствия лорда Дэна сделало их робкими. Лорд Дэн услышал это и пришел в ярость, которая вылилась на лесничих. Он потерял терпение и готов был сам предложить тысячу фунтов за то, чтобы поймали браконьеров. Охотно дал бы он их, если бы Лидни был пойман с ними, но ничего нельзя было до сих пор выставить против него. Он бывал иногда в лесу по ночам, разгуливая вместе с браконьерами, лорд Дэн это знал, и в это время он почти всегда ходил рядом с Уильфредом Лестером.
Уильфред Лестер — жаль, что мы должны сказать это о нем — так же открыто, как и браконьеры, предавался беззаконным поступкам. Очень горькое чувство, вызванное отчаянием, чувством несправедливости отца в особенности и света вообще, сильно овладело этим молодым человеком. Сквайр вскоре ответил на записку Эпперли и отказался дать прочесть дарственную запись; он писал, что деньги были выплачены его сыну, и, следовательно, чтение записи не приведет ни к чему. Прежде чем прекратились вспышки гнева Уильфреда на этот ответ, стряпчий уехал из Дэншельда во Францию по делам одного клиента. Его отсутствие должно было быть продолжительным, и Уильфред Лестер был не единственный клиент, для которого это было неудобно. Лидни, довольно поздно решившийся посоветоваться с стряпчим о том, как ему следует поступать относительно пропавшей шкатулки, пришел в контору Эпперли на другой день после его отъезда и теперь ждал его возвращения с нетерпением.
Между тем домашние дела Уильфреда Лестера пошли несколько лучше. Сэлли обратилась к какому-то родственнику, которого она называла двоюродным дядей и который жил где-то далеко, и он прислал ей несколько наличных денег, так что она успела получить кредит от разных лавочников. Мистрисс Лестер тайно вздыхала и спрашивала себя со страхом и трепетом, когда будет все это заплачено. Муж ее выказывал то полное равнодушие к возможным последствиям, которое иногда рождается от отчаяния; если бы Сэлли набирала на его счет в кредит на сотни, это было бы для него все равно. Весь гнев Уильфреда Лестера был направлен против отца за то, что он не позволял ему прочесть дарственную запись; он вбил себе в голову, что эта запись докажет, что деньги следует ему выдать и что именно поэтому отказал ему Лестер. Сначала он очень громко и шумно клялся отмстить и достать эту запись каким-нибудь отчаянным способом, потом это сменилось угрюмым молчанием, и он не говорил уже более о своих обидах.