Присяга простору
Шрифт:
Прокален морозом в стенах каждый гвоздь.
Спой нам арию свою, индийский гость!
«Я из Индии, где минус пятьдесят,
где рубахи, словно айсберги, висят
у построенных из ящиков халуп...
Эту Индию ты, что ль, искал, Колумб?
А увидев,
испугался, з а д р о ж а л
82
и в Америку с испугу убежал.
Ну а мы с моим алмазником-дружком
вслед Колумбу-летуну тугим снежком.
Ты куда, пижон ботфористый,исчез?
Ведь
Мы немножечко чумазы,
но и сами мы алмазы,
лишь в оправу не по нраву что-то лезть.
Был вначале город Мирный
недостаточно квартирный,
а народ пошел настырный —
строил сам из горбылей
да из смерзшихся соплей.
Н а с начальники ругали,
но не ждали мы зимы.
Крышу длинными рублями,
словно толем,
крыли мы.
Под прикрытьем темной ночки
нас попробуй-ка Слови!—
волочили мы досочки,
как индийские слоны.
И под треск углей горящих,
под «буржуечный» мотив
з а ж и л и,
как магараджи,
дым тюрбаном накрутив.
Не беда, что д а ж е летом
холод вечной мерзлоты
жег в скворешнях-туалетах
наши голые зады.
В этой Индии мы жили
ну не то чтобы в раю,
но зато в нее вложили
душу русскую свою.
И, мозгами подраскинув,
здесь,
на дьявольской земле,
ты построила, Россия,
д а ж е Индию себе!
83
.Мне немножко грустновато
у обрыва на краю
Там, где скоро экскаватор
сроет Индию мою.
Я поеду в отпуск, в Гагры,
закачелюсь в синь-дыму.
Метрдотеля я за жабры
уважительно возьму.
Я скажу:
«Пс мне пугаться
роковой таблички: «Для
иностранных делегаций».
Д а л е к а моя земля.
Ты чего глаза таращишь?
Ставь коньяк и шоколад.
Я из Индии, товарищ.
Тоже вроде делегат».
Я скажу, что не ревную
к этим южным городам,
и в салфетке четвертную
музыкантам передам.
Под грузинские закуски,
прошампа пенный насквозь,
свою арию по-русски
я спою,
индийский ГОСТЬ.
И шарахнувшая люто
в зелень пальмовых ветвей
подпоет якутка-выога
мнеиз Индии моей...
1974
СОЛЕНЫП
ГАМАК
Е. Рейну
Как времени хитрый песок,
шуршит табачишко в кисете...
Ветшает
ветшают и люди и сети.
84
И слушают гомон детей,
по-старчески этому ралы,
ограды из ветхих сетей,
прозрачные эти ограды.
Они отловили свое,
но ловят еще по привычке
то дождичек, то лоскутье,
то выброшенные спички.
То
в них попадает звезда,
то лепет любви изначальный,
то чей-нибудь мат иногда,
то чей-нибудь вздох нсвзначайный.
Все ловят — и ветра порыв,
и песенку чью-то, и фразу —
и, пуговицу зацепив,
ее отдают, но не сразу.
И делает старый рыбак
(из крепеньких, смерть отложивших)
себе на утеху г а м а к
из старых сетей отслуживших.
И, пряча внутри свою боль,
обрывками сирыми узнан,
зубами он чувствует соль
на серых узлах заскорузлых.
Качайся, соленый гамак,
в размеренном шуме еловом.
Любой отловивший рыбак
становится тоже уловом.
Мы в старости, как
в полосе,
где мы за былое в
ответе,
где мы попадаемся
все
в свои же забытые
сети.
Ты был из горланов, гуляк.
Теперь не до драчки. Болячки.
Качайся, соленый гамак,
создай хоть подобие качки!
Но море не бьет о борта,
и небо предательски ясно.
88
Н а р о ш н а я качка не та —
уж слишком она безопасна.
И хочется шквалов и бурь —
на черта вся эта уютность!
Вернуть бы всю юную дурь!
Отдать бы всю лишнюю мудрость!
Но то, что несчастлив ты, — ложь.
Кто качек не знал — неудачник,
И как на тебя не похож
какой-нибудь дачник-! амачник.
Ты знал всех штормов тумаки,
ты шел, не сдаваясь циклонам.
Пусть пресные все гамаки
завидуют этим — соленым.
Есть в качках особенный смяк —
пусть д а ж е приносят несчастья.
Качайся, соленый гамак,
качайся, качайся, качайся...
1971
РОДИНЕ
Как было просто все, что ты,
в зеленом детстве давнем;
тайга,
с избушками плоты,
костры на склоне дальнем,
над полом легкий пар в избе,
в коре и щепках речка.
Любил тебя,
но о тебе
я думал очень редко.
Я доверял своей любви,
не углубляясь в это,
и различать умел твои
лишь внешние приметы.