Присягнувшие Тьме
Шрифт:
Вот промелькнули выбеленные известкой домики с бордовыми ставнями: поселок Король. Здесь ноябрьским вечером 1988 года пропала Манон. Я не стал тормозить. Сквозь стекла машины я ощутил холод и одиночество зданий, на которые уже надвигалась зима.
Проехав около километра, я разглядел пониже дороги скрытые под лиственницами бетонные бункеры. Я сбавил скорость и увидел канализационные колодцы, коленчатые трубы, прямоугольные резервуары. Очистные сооружения.
Место преступления.
Я нашел место, где припарковать машину. Затем захватил электрический
Пониже, среди камней, буйствовали трава, плющ и колючий кустарник. Я стал пробираться под елями вдоль труб. Сильно пахло смолой. Каждый раз, когда я отодвигал ветки, перед глазами сверкали зеленые искры. Над головой у меня по-прежнему кружился снег — светлый и призрачный.
Вот первый колодец, за ним — второй. Я ожидал увидеть цементные круги, но на самом деле колодцы были прямоугольные — бездонные скважины с прямыми углами. В каком из них погибла Манон? Я еще немного продвинулся вдоль труб. Ветер стих. Мне вспомнилось выражение: белое безмолвие.
Я ничего не испытывал. Ни страха, ни отвращения. Только ощущение перевернутой страницы. В этом месте не возникала вибрация, которой иногда бывает отмечено место преступления, где еще можно вообразить, как произошло убийство, почувствовать ударную волну. Я склонился над одной из скважин и попытался представить себе Манон, ее волосы на черной воде, разбухшую розовую куртку. Но ничего не увидел. На часах 14.30. Сделав для порядка несколько снимков, я направился к склону.
Именно тогда я услышал смех.
У колодца мелькнуло видение: руки, хватающие розовую куртку, послышался легкий смешок. Это было мимолетной вспышкой, а скорее, подспудным откровением, от которого хочется сощуриться и напрячь слух. Я собрался, карауля очередное видение, но ничего не произошло. Хотел было уйти, но тут меня застигла новая вспышка: чьи-то руки толкают куртку, мимолетное движение, шелест акрила по камню, крик, заглушённый бездной.
От потрясения я свалился в терновник. Значит, ужас еще не улетучился из этого места. Оно еще хранило отпечаток убийства. В том, что произошло, не было ничего сверхъестественного. Скорее способность воображения проникать в круг, отмеченный насилием, расшифровывать его, воспринимать на другом уровне сознания.
Я выбрался из кустарника и попробовал снова вызвать эти видения. Но ничего не вышло. С каждой попыткой они только удалялись, как сон, который после пробуждения улетучивается тем быстрее, чем больше стараешься удержать его в памяти.
Я повернул назад, пробираясь сквозь ветки и колючки. Казалось, земля прогибается у меня под ногами. Пора было пересекать границу.
38
У порога стоял постер: «Кислая капуста — 20 франков; пиво — по желанию!» Я толкнул двустворчатые, как в салуне, двери «Фермы Зиддер». Ресторан, выстроенный из дерева, напоминал трюм корабля:
Соседи Ришара Мораза сказали мне, что по субботам он завтракает в этом баварском ресторанчике. Но было уже полчетвертого. Я опоздал. Однако в глубине зала одинокий толстяк в рабочем комбинезоне из ткани в тонкую полоску все еще читал газету. Настоящая гора с тектоническими складками. В статьях Шопара упоминался великан «весом более ста килограммов». Может, это и есть мой часовщик… Он сидел, уткнувшись в газету, на носу очки, на столе кружка пива с шапкой пены. Почти на каждом пальце по перстню с печаткой.
Я выбрал столик неподалеку, поглядывая в его сторону. Лицо его показалось мне жестким, а взгляд — еще жестче. Но в этом лице, обрамленном короткой бородкой, проглядывало и некоторое благородство. Моя уверенность только возросла: Мораз. Я был согласен с Шопаром: при взгляде на него сразу чувствовалось — «виновен».
Я заказал кофе. Толстяк, не отрывая глаз от газеты, спросил у бармена:
— Маленький, черный. Шесть букв.
— Кофе?
— Шесть букв!
— Эспрессо?
— Ладно, брось.
Бармен пододвинул мне чашку. Я сказал:
— Пигмей.
Толстяк бросил на меня взгляд поверх очков, снова уткнулся в газету и объявил:
— То, что ведет человека. Восемь букв.
Бармен рискнул предположить:
— «Альфа-ромео»?
Я подсказал:
— Сознание.
На этот раз он рассматривал меня дольше и, не отрывая взгляда, произнес:
— Отсутствие посадок. Шесть букв.
— Целина.
Когда я только начинал работать в полиции и много времени проводил в засадах, я часами разгадывал кроссворды и помнил наизусть все определения. Мой собеседник недобро улыбнулся:
— Чемпион, что ли?
— Приносит неприятности. Семь букв.
— Непруха?
Я положил на стойку свое трехцветное удостоверение:
— Легавый.
— Думаешь, смешно?
— Вам видней. Это вы Ришар Мораз?
— Мы в Швейцарии, приятель. И ты можешь засунуть эту карточку себе туда, куда я подумал.
Я убрал документ и одарил его самой любезной улыбкой:
— Я подумаю над вашим предложением. А вы пока ответьте мне на несколько вопросов, только быстро и без фокусов. Идет?
Мораз допил пиво, потом снял очки и сунул их в карман комбинезона:
— Чего тебе надо?
— Я расследую дело об убийстве Сильви Симонис.
— Очень оригинально.
— По-моему, это дело связано с убийством Манон.
— Еще оригинальней.
— Вот я и обратился к вам.
— Да ты просто чудак, дружище.
Часовщик повернулся к бармену, начищавшему кофеварку:
— Плесни еще пивка. От этих тупых придурков всегда хочется пить.
Я пропустил грубость мимо ушей. Мне было уже ясно, что это за тип: напористый горлопан, куда более хитрый, чем позволяла предположить его показная грубость.