Присяжный
Шрифт:
– Ты сама видишь, – говорил он громко, в то время как домашние подходили прощаться с девушкой, – что приличия требуют твоего отъезда. Отсутствие твое продлится недолго. Я пришлю за тобой через несколько дней. До тех пор будь благоразумна и пообщайся со своими монастырскими подругами. Я передам от тебя поклон храброму избавителю. Не забудь мое письмо к настоятельнице. Постой, надеюсь, тебе положили немного съестных припасов, а то ты ничего не ела за завтраком.
Пальмира не понимала, чему приписать нарочитую заботу отца. Она отвечала бессвязными словами и хотела уже сесть в экипаж, когда отец сказал
– О чем ты думаешь? Ты уезжаешь, не поцеловав меня!
Девушка поспешила подставить щеки отцу, который запечатлел на них два поцелуя. Когда коляска готова была тронуться с места, де ла Сутьер вдруг сказал:
– Утро восхитительно, почему бы мне не проводить мою милую путешественницу до большой дороги? Батист, ступай шагом до конца аллеи… Я хочу остаться с дочерью как можно дольше.
Когда жокей отошел, тон коннозаводчика мгновенно изменился, и он произнес с горькой усмешкой:
– Согласись, я отличный актер?
– Ах, отец, – прошептала Пальмира и залилась слезами.
Легкий туман еще заполнял воздух, но восходящее солнце, лучи которого постепенно становились теплее, скоро должно было рассеять его прозрачные пары. Роса блестела крупными каплями на листьях каштанов, пели птицы, живительный ветерок шевелил высокую траву – словом, все обещало чудесный день. Увы, безмятежная красота природы не могла тронуть участников этого трагического фарса.
Когда доехали до большой дороги, Батист с высоких козел увидел группу людей возле брода. Туман и большое расстояние не позволяли различить, кто эти люди, однако лучи восходящего солнца отражались в блестящем оружии. Можно было разглядеть и мундиры с красными отворотами, которые резко выделялись на сером фоне скал. Де ла Сутьер тоже заметил этих людей, присутствие которых внушало ему тяжелые опасения.
– Я не могу ехать с вами дальше, – сказал он. – Прощай, Пальмира.
– С вашего позволения, месье, я, кажется, вижу жандармов. Интересно, что они там делают?
– А тебе что за дело? Они теперь на каждом шагу. Прощай, Пальмира, писать мне незачем, я или пришлю за тобой, или сам приеду.
В ту минуту, когда Батист уже готов был ударить по лошадям, де ла Сутьер нагнулся и сказал глухим голосом:
– Берегитесь обе. Особенно ты, Женни, – прибавил он, обратив на швею взор, исполненный ненависти.
Ни одна из девушек ему не ответила, и коляска стала удаляться. Батист еще несколько раз оборачивался посмотреть на жандармов. Де ла Сутьер с тоскливым чувством следил за экипажем. Он как будто опасался, что какое-нибудь неожиданное событие вынудит Батиста повернуть обратно. Когда лошади исчезли за поворотом, вздох облегчения вырвался из его груди.
Жандармы стояли на одном месте, по-видимому, в ожидании чего-то. Заметив, что он сам делается предметом их внимания, де ла Сутьер поспешно вернулся в парк, встал за живой изгородью, которая шла вдоль дороги, и, раздвинув ветви, снова стал следить за людьми, присутствие которых внушало ему немалые опасения. Между тем на дороге показалось еще несколько человек. Они несли что-то тяжелое и осторожно положили свою ношу на телегу. Де ла Сутьер понял, в чем дело, и кровь застыла у него в жилах.
Несчастный убийца не в силах был этого вынести. Судорожно прижав руки к лицу, он со стоном опустился на
– Мое почтение! Вам, вероятно, известно, что вчера вечером близ вашего дома было совершено преступление?
– Какое преступление? – спросил де ла Сутьер, потупив взор. – У меня больной на руках, Арман Робертен, которого вчера чуть не убил бык. Мне некогда было интересоваться тем, что происходит по соседству.
– Месье Робертен… очень приличный молодой человек. Да-да, я знаю об этом деле. Черт возьми! Видно, этот брод – недоброе место для молодых господ. Два несчастных случая в течение нескольких часов. – И жандарм рассказал, как поблизости от брода был ограблен и убит сборщик податей.
– Ограблен… убит? – повторял де ла Сутьер с весьма естественным смущением.
– Нашли тело. Бедный Бьенасси, верно, напрасно выставил напоказ мешки с казенными деньгами. Эта неосторожность имела для него роковые последствия.
– Как, украдены деньги, которые он вез из Салиньяка?
– Зачем было его убивать, если не для грабежа?
Это новое для де ла Сутьера обстоятельство совершенно сбило его с толку.
– Вы удивлены, не правда ли? – продолжал жандарм. – Давно уже в нашем краю не совершалось столь дерзкое преступление. Но дайте срок, и мы поймаем разбойника. Я хотел лишь узнать, не видели ли вы или ваши люди чего-нибудь, что могло бы навести правосудие на след злодея?
– Я ничего не видел и не слышал, – ответил де ла Сутьер спокойно, – отсюда до брода добрых четверть лье. Сборщик податей проезжал тут вчера утром и сказал мне несколько слов по поводу еще не внесенных мною денег…
– Он говорил вчера то же самое по меньшей мере нескольким десяткам человек, – перебил жандарм, – посмотрим, что скажут ваши люди.
– Они к вашим услугам.
Разговаривая, они дошли до конца аллеи и оказались во дворе замка. Нечистая совесть внушала де ла Сутьеру опасения, что какое-нибудь мелкое обстоятельство может раскрыть его тайну. Однако его страх оказался безосновательным. Слуги ничего не знали о печальном событии. Многие видели сборщика податей и даже говорили с ним, но ничего решительно не знали о трагедии, стоившей ему жизни. После бесплодного допроса жандарм уехал.
«Ничего не понимаю, – подумал де ла Сутьер. – Одно ясно: опасность миновала».
Х
Франсуа Шеру
Если предыдущая ночь для семейств де ла Сутьера и Бьенасси была полна жестоких мучений, то бывший каторжник Франсуа Шеру считал, что ему наконец улыбнулась удача. Он вернулся в свой дом, запер дверь и ощупью добрался до стула. Огонь разводить не стал, опасаясь привлечь внимание случайного прохожего. Неподвижно сидя в темноте, он ощупывал сквозь толстые холщовые мешки большие пятифранковые монеты. Безграничная радость наполнила его сердце. Развязав мешки, он засунул руки в груды.