Присяжный
Шрифт:
Некоторое время оба сидели молча. Тишину нарушил Батист: де ла Сутьер отправил его в гостиную с приказом позвать к нему дочь.
– Как он теперь? – спросила Пальмира.
– Очень спокоен, мадемуазель, жар, кажется, совсем прошел. Хозяин говорит как обыкновенный человек, он всех узнает.
– Хорошо, сейчас иду. Извините меня, мой добрый месье Робертен, вы вечером зайдете, вероятно?
– Непременно, и если состояние больного будет удовлетворительным, вы мне позволите увидеть моего достойного друга, я жажду
Пальмира сделала вид, что не понимает намека, и, простившись с Арманом, вошла в комнату отца.
XVI
Объяснение
Месье де ла Сутьер, бледный, со впалыми щеками, с воспаленными глазами, полусидел на постели, поддерживаемый подушками. Руки его бессильно лежали на одеяле, он казался слабым и изнуренным до крайней степени, но спокойным и в трезвой памяти. Пальмира в первый раз после катастрофы возле брода старика Нико находилась с отцом наедине.
Она тихо подошла к нему и, поцеловав в лоб, спросила ласковым и нежным голосом, как он себя чувствует. Он ответил коротко и рассеянно, но, поскольку девушка не отходила от кровати, стал смотреть на нее так пристально и так упорно, что вызвал у нее невольный страх. Наконец, он обвил рукой ее шею и поцеловал, говоря шепотом:
– Милое и несчастное дитя! Сколько горя ты принесла нам обоим!
Невзирая на твердое намерение не волновать больного, Пальмира не выдержала, бросилась на колени, сложила руки и произнесла сквозь рыдания:
– Отец… дорогой мой отец… вы меня простили?
Минуту он смотрел на нее молча.
– Полно, глупенькая, встань, – кротким голосом приказал он, – разве ты не знаешь, что я давно тебя простил? Твоя вина велика, но разве я безупречен? Разве мне не следовало лучше следить за тобой, оградить тебя от опасностей… Но прошлого не вернешь, остается лишь покоряться его последствиям. Одни ли мы? Не могут ли невзначай войти сюда старая пьяница сиделка или добряк Батист, который от усердия хочет ходить за мной, как он ходит за лошадьми?
– Нет, отец, они не войдут.
– Все равно, запри дверь на задвижку и дай мне все, что нужно для письма.
– Как! Вы хотите…
– Запри дверь на задвижку, говорю тебе, и подай мне все, что я требую.
Из опасения раздражить больного Пальмира бросилась к двери и заперла ее, потом взяла со стола поднос, поставила на него чернильницу, положила лист почтовой бумаги и перо и все вместе поднесла к отцу.
– Пальмира, напиши ты за меня. У меня хватит сил только на подпись.
– Слушаю, отец. – И она села у изголовья больного.
Несколько минут де ла Сутьер находился в задумчивости, с трудом собираясь с мыслями. Вдруг он спросил с беспокойством:
– Скажи мне, Пальмира, подал ли этот бедняк апелляцию в кассационный суд?
Невзирая на неопределенность вопроса,
– Подал, папа, Арман только сейчас сообщил мне об этом.
– Слава богу!
Опять водворилось молчание.
– Кому вы желаете написать? – спросила Пальмира спустя минуту.
– Как кому? Известно! Главному прокурору.
– Господину Жерминьи? – воскликнула Пальмира задыхающимся голосом. – Правда, вы его часто встречали у префекта и на скачках…
– Знаю я его или нет, вопрос посторонний, у меня есть к нему дело.
– Отец, умоляю вас, хорошенько обдумайте то, что намерены сделать. Что вы хотите сообщить главному прокурору?
– Ты сейчас это узнаешь. Не мучай меня, я чрезвычайно слаб и опасаюсь, что у меня не хватит сил исполнить мое решение.
Тон, которым он говорил, не допускал возражений. Пальмира поняла, что никакие ее убеждения не поколеблют воли отца. Она молча взяла в руку перо и написала под диктовку следующее письмо:
«Милостивый государь! Я намереваюсь довести до Вашего сведения факт, значение которого чрезвычайно важно для судебной администрации. Франсуа Шеру, приговоренный к смертной казни, не виновен в убийстве сборщика податей Теодора Бьенасси. Я имею право утверждать это, поскольку именно я, я один, виновник убийства. Я с глубокой скорбью сообщаю об этом несчастье и готов понести наказание за совершенный мною поступок. С этой минуты я нахожусь в Вашем распоряжении. С уважением и т. д.».
– И вы решитесь отправить это письмо? – с ужасом произнесла она, дописав последнее слово.
– Почему же нет, если я решился заставить тебя его написать!
– Но тогда мы погибнем оба!
– Погибнем… погибнем… надеюсь, что нет, – возразил де ла Сутьер мрачно, – но, что бы ни случилось, нам следует исполнить свой долг. Слушай, дитя, я никогда громко не кричал о чести, религии и порядочности, но внутренний голос говорит мне, что я поступлю как подлец, если сделаю иначе. Другой человек приговорен к смерти за проступок, совершенный мною. Итак, я открыто требую возмездия за свое преступление, я открою всю истину перед судом и покорюсь его решению. Нет другого способа выбраться из этой бездны. Что касается тебя, – прибавил он, – я использую все средства, чтобы отстранить тебя от дела!
– Отец, почему эта грозная ответственность не может лечь на меня одну? Я ушла бы в монастырь с самыми строгими правилами и провела жизнь в молитве…
– Несчастное дитя, разве не ради тебя я хотел скрыть от правосудия ужасную истину? Из-за тебя я опасался бесславия! Однако, – он внезапно переменил разговор, – меня утомляют эти рассуждения, к тому же они бесполезны. Дай сюда письмо, я подпишу его.
– Отец, еще раз умоляю вас все обдумать…
– Дай письмо. Ах, Пальмира, Пальмира! Дорого же я заплатил за твою покорность.