"Притащенная" наука
Шрифт:
Этим умело пользовались многочисленные ученики Марра и прочие любители побыть рядом с «корифеем». О.М. Фрейденберг, боготворившая Марра, писала о нем в 1936 г.: «Драма Марра заключалась в том, что его страсть была пропорциональна его уму… Вкладывая бездну чувства в явно несостоятельного человека, Марр спешил провозгласить его своим учеником, своим научным наследником, творцом новых научных ценностей… возносил его посредственное подражательство, привлекал к нему общественное внимание» [501] . А они чаще всего предавали своего учителя. А если и сохраняли верность, то не Марру, а марризму и то до поры…
[501]Фрейденберг О.М. Воспоминания о Н.Я. Марре. Указ. соч. С. 189.
М.
Что касается советских гуманитариев в целом, то они «новое учение о языке» приняли как профилактическое лекарство и поверили в его чудодействие. Ведь и им – как ни крутись – любые свои изыски, чего бы они не касались, надо было окроплять «живой водой» диалектического материализма. Марр им подал чудесный пример и указал универсальный рецепт, как это надо делать. И они делали. Иного выхода не было. Ибо даже историю Древней Руси надо было излагать строго в духе товарища Маркса.
Но не все поняли главное: «новое учение о языке» было созвучно идеям мировой революции, т.е. оно годилось для политики Ленина и Троцкого, но никак не для Сталина, решившего строить социализм в отдельно взятой стране, а не ждать эту пресловутую мировую революцию. По идее уже в 30-х годах должно было наступить убиение «нового учения о языке», как полностью противоречащего учению Маркса. Но оно находилось на обочине политики партии тех лет, да и само языкознание было далеко не самой значимой для пролетарского государства наукой. Поэтому о нем попросту забыли и после смерти Марра не обращали на него никакого внимания. Сами языковеды продолжали жить строго «по Марру» и гвоздили своих оппонентов цитатами из классика. Но то было их частным делом. Чем больше злобствует интеллигенция на себе подобных, тем властям спокойнее.
Напомню, что в течение 16 лет после смерти академика Н.Я. Марра верные его учению языковеды жили спокойно. Тронуть их никто не смел и они могли чувствовать себя полными хозяевами в своей вотчине. О.М. Фрейденберг писала: «Марр – это была наша мысль, наша общественная и научная жизнь; это была наша биография» [502] .
И это благодаря тому, что еще при жизни академика его критика своих оппонентов чаще всего «принимала нерассуждающе-убийственный и по большей части не только односторонний, но и несправедливый характер». Неплохой пример для подражания рядовым солдатам гуманитарного пера в полностью обезмысленной науке. Ибо, как отметил И.М. Дьяконов, все «лингвистические построения Марра с середины 20-х годов несли на себе печать безумия» [503] .
[502] Там же. С. 182.
[503]Дьяконов И.М. По поводу воспоминаний О.М. Фрейденберг о Н.Я. Марре. Указ. соч. С. 180.
Нет. Повторим еще раз: мозг Марра был, скорее всего, в порядке. Просто Марр работал в рамках того доверительного интервала, который определила для всей советской науки политическая система тех лет. И, само собой, Марр трудился в полном единении со своей совестью. Так что, если и уместны какие-либо претензии к Марру, то не к его разуму, а скорее к совести.
А она у него была несгибаемой: уверовав в любое, сколь угодно бессмысленное утверждение, он с легкостью парировал наскоки противников, ибо цитатами из Маркса жонглировал виртуозно (что для языковеда, даже советского и даже Марра, уж вовсе неприлично), он беззастенчиво утверждал, что общественная значимость его изысканий куда важнее их научного содержания. А уж коли его ругали «буржуазные лингвисты», то Марр ликовал, как ребенок, – раз ругают, значит достал он их до самой селезенки.
Марру было комфортно и легко: его любили ученики, его ласкали подхалимы, ему помогали «служивые философы», чтобы он шел вперед, не сомневаясь и ничего не боясь. Они возносили до небес бредни Марра, они поддерживали его в главном (для них): к черту формально-логическое буржуазное мышление, да здравствует «диалектико-материалистическое мышление пролетариата» [504] . Да здравствует советское языкознание,
Это все бессмысленная трескотня. Но и она вскоре всем надоела. Сами работы Марра после 1937 г. не переиздавались. Зачем? Читать их бесполезно. А его имя и так на знамени советской науки. Теперь им можно прикрывать собственные, даже идущие вразрез с духом марризма исследования. Пара цитат из Марра в начале труда, пара – в конце, и собственное твое детище надежно упаковано. Так поступали в те годы практически все советские ученые.
[504] Академия наук СССР – академику Н.Я. Марру. Указ. соч. С. 72.
Но сравнительно-историческое языкознание не могли спасти никакие цитаты из корифея – оно оставалось под запретом.
Марр оказался дальновидным вождем. Он еще при жизни подобрал себе преемника, который бы двигал его детище к новым вершинам. У каждого вождя был свой оруженосец: у Лысенко – Презент, у Марра – Мещанинов. В 1932 г. Марр приложил много стараний, чтобы Мещанинова избрали в Академию наук. Избрали. Если бы нет, то после смерти Марра его бы и на порог Академии наук не пустили. А, впрочем, кто знает. Академия наук ведь уже стала советской…
Мещанинов оказался мягче своего учителя, он не был столь злобным и агрессивным, как Марр. До 1948 г. лингвисты работали относительно спокойно. Но после сессии ВАСХНИЛ 1948 г. им также пришлось начать «охоту на ведьм» – выискивать своих языковых «вейсманистов-морганистов».
Мещанинов, к его несчастью, оказался лишь бледной тенью своего учителя. Поэтому распоясовшийся лингвистический молодняк начал клевать и его. Тем более, что они чувствовали активную поддержку заведующего отделом науки ЦК Ю.А. Жданова и ученого секретаря Академии наук А.В. Топчиева.
После той злосчастной сессии ВАСХНИЛ настал самый страшный период в советском языкознании. Вот как описывает его профессор В.М. Алпатов.
… В 1948 г. на совместном заседании ученых советов двух академических лингвистических институтов: Языка и мышления имени Н.Я. Марра и Русского языка – обсуждался доклад Мещанинова «О положении в лингвистической науке» (ср. у Лысенко: «О положении в биологической науке». Впрочем, в те годы все науки были «в положении»). Все антимарристы были поставлены к позорному столбу. Как считает М.В. Горбаневский, Мещанинова уже задавили более молодые и напористые марристы: Г. Сердюченко и Ф. Филин. Вторым докладчиком был Ф.П. Филин [505] «О двух направлениях в языкознании» [506] .
[505] На старости лет Филин решил замолить грехи. Мемуары написал. А там есть и такое: «Перед 1950 годом обстановка в советском языкознании была очень напряженной. Происходила острая борьба мнений. Положения “нового учения о языке”… пытались насаждать и административным путем, что вызвало известные события 1950 года». (Филин Ф.П. Мой путь в науке // Русская речь. 1988. № 2.С. 78.). Не надо читать подобное. Ложь это.
[506] См.: Известия АН СССР. Отдел. литер. и языка. 1948. Т. VII. Вып. 6.
В резолюции того заседания перечислены фамилии «реакци-онных языковедов», среди них академик В.В. Виноградов и профессор А.С. Чикобава. Почему? Потому, что они отрицают «классовую борьбу в развитии идеологического содержания речи». И еще заседание рекомендовало «покончить с примиренческим отношением к враждебным влияниям в нашей науке» [507] .
Как в воду смотрели. Скоро, очень скоро с этим будет покончено.
Апогеем издевательств над противниками «нового учения о языке» стал 1949 год – все сторонники диалектического языкознания пошли в неконтролируемый разнос. Удержу они не знали. Уже на общем собрании Академии наук СССР 5 января 1949 г. академик Мещанинов делает доклад «Роль академика Н.Я. Марра в отечественном языкознании» [508] . Г. Сердюченко выпускает специальную брошюру «Роль Н.Я. Марра в развитии материалистического учения о языке».