"Притащенная" наука
Шрифт:
Статьи Сталина по языкознанию перепечатывали все газеты и журналы страны.
И тут же восторженные панегирики вождю главного ученого секретаря Академии наук А.В. Топчиева – «И.В. Сталин о проблемах языкознания и задачи Академии наук СССР» [514] . Какие же такие научные задачи могли вдруг возникнуть у советской Академии наук после статьи Сталина? В том же номере журнала статья академика В.В. Виноградова «Гениальная программа марксистского языкознания» [515] . Академик В.П. Волгин написал статью «Крупнейшее событие современной науки» [516] . Не могли смолчать академики Г.Ф. Александров (философ) [517] , А.М. Деборин [518]
[514] Вестник Академии наук СССР. 1950. № 7. С. 8 – 19.
[515] Там же. С. 20 – 52.
[516] Там же. С. 53 – 55.
[517] Там же. С. 56 – 59.
[518] Там же. С. 60 – 63.
Две статьи Сталина были в 1950 г. изданы отдельной книжкой [519] .
Итак, многолетний нарыв был вскрыт. Рана очищена и можно было начинать трудиться. Конечно, языкознание стало теперь одной из популярных и престижных наук. Все филологи вдруг и дружно решили вытравить заблуждения академика Марра в духе гениальных указаний товарища Сталина.
Мещанинова сняли со всех постов. Его место теперь занимал академик В.В. Виноградов. Ничего особенного. Как в фильме «Берегись автомобиля»: один убегает, другой догоняет. Потом ролями меняются.
[519]Сталин И. Марксизм и вопросы языкознания. М., 1950.
20 – 21 июня 1951 г. Академия наук провела специальную сессию отделений общественных наук, посвященную годовщине опубликования гениального произведения И.В. Сталина по проблемам языкознания [520] .
В 1952 г. во всех гуманитарных институтах Академии наук прошли заседания, посвященные второй годовщине опубликования все того же гениального труда товарища Сталина [521] . Даже двухтомный сборник статей выпустили, чтобы замолить грехи марризма [522] .
[520] Вестник АН СССР. 1951. № 6 и 7.
[521] Вестник АН СССР. 1952. № 8. С. 10 -32.
[522] Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании. 1952. Т. 1 и 2.
В 1953 г. лучший языковед всех времен отправился на встречу с Марром в мир иной. И в языкознании все старые «проблемы» как-то сразу разрешились сами собой.
Прошли годы. Улеглись страсти вокруг марризма. Языковеды спокойно работали. А затем произошло то, что и должно было случиться. Когда Хрущев «развенчал» культ Сталина, то многие языковеды в пику Сталину начали исподволь реабилитировать взгляды Марра и его учеников. А при Брежневе реабилитировали по сути и сталинизм. Вновь идеологию запрягли впереди науки.
«Трудно, видимо, понять и принять тот факт, что на протяжении почти трех десятилетий целая научная отрасль огромной страны, десятки ученых, сотни и тысячи учеников шли по ложному пути. Возникает естественная потребность в поисках если не оправдания, то рационального (и даже иррационального) объяснения случившегося» [523] .
Академик И.А. Орбели как-то сказал одному из своих учеников: «Вы ведь знаете, что за люди были на факультете… Но… поверьте, гений был только один – Марр» [524] .
[523] Из рецензии на книгу «Сумерки лингвистики: из истории отечественного языкознания. Антология». Состав. и коммент. В.Н. Базылева и В.П. Нерознака. Под общей ред. В.П. Нерознака. М., 2001. 576 с. (См.: Вестник РАН. 2002. Т. 72. № 6. С. 553).
[524]Юзбешян К.Н. Академик И.А. Орбели. М., 1986. С. 45.
Примерно о том же пишет И.М. Дьяконов: «К сожалению, вместе с безумием поздних лет Н.Я. Марра, вместе с невольно творившимся им злом из истории нашей науки был вообще выброшен Николай Яковлевич Марр, человек огромного обаяния, страстной преданности делу, организатор нашей науки, оставивший в ее развитии неизгладимые позитивные следы,
Хочется вспомнить Т.Д. Лысенко. Если бы «народный академик» ходил не в смазных сапогах, а в лакированных штиблетах, если бы он кроме родного владел еще всеми европейскими языками, если бы он, наконец, был внимателен и обходителен с «вейсманиста-ми-морганистами», а не отправлял их пачками в ГУЛАГ, то, глядишь, и у этого корифея обезмысленной науки с годами над головой засветился бы нимб святого.
[525]Дьяконов И.М. По поводу воспоминаний О.М. Фрейденберг. Указ. соч. С. 180.
Академик Покровский Михаил Николаевич
М. Н. Покровский – историк. А история – наука удивительная. Она обладает колоссальной притягательной силой. Ею интересуются почти все, а многие, не будучи профессионалами, даже пытаются проводить собственные исследования, доказательством чему может служить заключительный очерк этой главы. В чем ее магия? Возможно, в ее слабости: она не имеет собственного жесткого теоретического каркаса, а потому дает широкий простор для конструирования произвольных объяснительных схем, которые всегда, как писал Н.А. Бердяев, точно соответствуют «духу познающего» [526] . Именно поэтому мы не имеем и никогда не будем иметь просто историю России, но непременно в «духе» В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, С. М. Соловьева, С.Ф. Платонова, В.О. Ключевского либо М.Н. Покровского.
[526] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990. С. 21.
Итак, история – наука в чистом виде интерпретационная. Все зависит от концептуального клея, коим скрепляются исторические факты.
Концептуальный клей большевиков – это марксистско-ленинская философия да еще пришпиленная к партийной идеологии.
Заявив, что «история – наука партийная», теоретики большевизма не то чтобы совсем уж ее обезмыслили, скорее они сделали историю России своей наукой. Для сторонников классового подхода к историческому процессу она была вполне осмысленной и стройной.
В 1928 г. М.Н. Покровский заявил без обиняков, что в исторической науке «специалисту-немарксисту – грош цена» [527] . И был по-своему прав. Коли оценщиками стали марксисты, то соответственно все им чуждое они отметали без колебаний. Покровский, например, всюду и всем говорил, что он «революционный марксист», а точнее он «лидер этого направления в русской историографии» [528] . Историки теперь работали под «линию», под конкретные «указания», сделав из науки заказное блюдо, подаваемое к столу большевистским лидерам. И, самое поразительное, – их это не унижало, они искренне полагали, что только так и можно подходить к событиям прошлого.
[527] Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов. М.;Л., 1933. С. 33.
[528]Артизов А.Н. М.Н. Покровский: финал карьеры – успех или поражение? // Отечественная история. 1998. № 1. С. 81.
Конечно, подобная «искренность» в определенном смысле была противоестественной. Она оказалась своеобразной психологической защитой интеллекта, ибо ученый не в состоянии перестать работать, даже если многое в общественной атмосфере его не устраивает. Не спасал историков и уход в далекое прошлое, ведь и те стародавние события надо было как-то толковать, а толкование обязано было быть только марксистским.
До начала 30-х годов был у советских историков и свой локальный вождь – академик М.Н. Покровский. Мы знаем уже, что своих вождей имели философы (А.М. Деборин), лингвисты (Н.Я. Марр) и биологи (Т.Д. Лысенко). Все они оказались в итоге временщиками, т.е. им была уготована участь политиков. И не зря. Никакой науки за ними не было [529] . Была конъюнктура и интеллектуальная нечистоплотность. В их научных вотчинах хозяйничал не факт, а партийная догма. И заботились они не об открытиях, а о соблюдении идеологической чистоты. У каждого, конечно, своя судьба, причем вполне заслуженная.
[529] Исключение составляет один М.Н. Покровский.