Притворись, что мы вместе
Шрифт:
Мир душе твоей, Сидоров Илья Потапович. Пусть судьба даст тебе еще один шанс.
Вернувшись в пустой приемник, мы с Люсей молча упали в кресла для больных. Мы слушали, как Алина Петровна, покрывая весь мир отборным матом, драила гинекологическую смотровую. Это была тишина.
В нашей маленькой сумасшедшей больничной цивилизации существовало гораздо больше измерений, чем описывается на уроках физики. Годами накопленная информация незаметно перетекала в какие-то тайные места подсознания, и Алина Петровна являлась самым ярким примером этого процесса. В приемнике знали все, что если Алина Петровна взяла в руки швабру, значит, все – больше не будет
Около девяти я вернулась домой. Все было тихо и спокойно. Вовка обнаружил себя трезвым и пытался пожарить яичницу. Катерина еще ровно сопела, в спальне царил полумрак, игрушки валялись по всему полу, и от этого было невероятно хорошо и тепло. Мысль о часе крепкого сна являлась сама по себе утопией – Катька все равно должна была проснуться с минуты на минуту. Однако моя большая пуховая подушка представлялась мне сейчас черной дырой, притягивающей все существующие в нашем убогом трехмерном пространстве предметы.
– Ле-е-ена, я яичницу пожарил. Ты будешь?
Вовкин бас сотряс квартиру, и Катька тут же подскочила. Несколько секунд она включалась в обстановку и наконец, сфокусировавшись на мне, окончательно ожила.
– Мама, ты уже воевала?
Это что-то новенькое.
– Привет, принцесс. Кто это тебя такому новому слову научил?
– Деда Андрей сказал, ты любишь воевать по ночам. Вот тебя и нет вчера и еще иногда.
– Это точно, воевала. В кино на мультики хочешь сегодня?
– Хочу!
Вот там-то и поспим часок.
Я сгребла в охапку свое сокровище и пошла на запах жареных яиц. Вовка, видимо, ощущая некоторую неловкость за беспокойную неделю, охотно согласился на кино. День тянулся долго. Поход на мультики (а точнее, все-таки удавшийся почти двухчасовой сон) продолжился посещением кафе, потом горками в парке, где я уже окончательно проснулась. Даже Вовка, хоть и был за рулем и не имел возможности побаловаться баночкой пива, заразился нашей поросячьей радостью и пару раз скатился. Однако на третьем заходе Сорокин, не справившись с управлением, впечатался в ехавшего впереди такого же не очень поворотливого папашу. Обошлось без жертв. Всем было страшно весело. Вечер завершился, как всегда: стояние у плиты, предсонная сказка, обнимашки, торопливое и уже совсем нечленораздельное обсуждение просмотренного мультика.
Это счастливый день. Так положено, так нужно.
После правильно проведенного выходного настало такое же, по расписанию, правильное утро. Вовка оставался трезвым и не нуждался в дополнительной стимуляции для выхода на работу, Катька держалась молодцом – после недельного пребывания в карантинной группе плюс целого дня в общественных местах пока не подавала признаков оэрзэшности. Утренний сбор в садик прошел без лишних волнений. Соплей нет.
Спасибо тебе, принцесс.
В половине восьмого я приступила к работе. Заведующая пребывала в духе, отчего все в ординаторской улыбались и радовались жизни. Первая половина дня прошла мирно, отделение оказалось переполнено всего на десять больных, то есть, по нашим внутренним меркам, практически недобор. В тринадцать тридцать, как всегда, начался обед, сестра-хозяйка закатила в ординаторскую грохочущую тележку с кислыми щами, пюре, рыбными
– Сорокина, а главное, собственно, что?
– Что главное, Светлана Моисеевна?
– Главное, чтобы больная осталась довольна. Понимаешь, довольна. Мы все должны быть хоть чуть-чуть психологами, а не просто на уровне фельдшера «Скорой помощи». А что такое «довольна» в данном случае, касаемо вашей платной больной, Елена Андреевна?
Так, так, все-таки следит за мной. Небось уже посещала седьмую палату не один раз.
Пришлось немного помедлить с ответом для решения очень важной задачи: врать или не врать. Хотя нет, все равно почувствует. Лучше как есть.
– Она не хочет болеть. Это главное. Это не ее – болеть.
– Недурненько, Елена Андреевна. И в этой ситуации твоя задача – помочь ей больше никогда сюда не возвращаться.
Сашка Васильчиков, сидевший за соседним столом, окончил институт на год позже меня, и эта разница была колоссальна, так как он еще находился в фазе «я все знаю», я же почти как полгода перешла на принципиально иной уровень: «ни хрена не понимаю, и неизвестно, когда пойму». Вступать в дебаты с заведующей было любимым Сашкиным развлечением.
– Так это же и так понятно! Кто же хочет болеть, Светлана Моисеевна?! Вон, семьдесят человек на отделении. Спроси любого: хочет он теперь здесь быть или снова потом попасть? Удивлюсь, если найду желающих.
Заведующая внимательно посмотрела на него, но с ответом не спешила.
– Елена Андреевна, ну что же вы? Кройте – ваш ход.
– Не-е-е, после вас, Светлана Моисеевна.
– Ладно, ладно… Тогда скажи-ка мне, Александр, что мы с тобой сейчас пойдем делать после компота, а?
Сашка тут же напрягся для обороны, но пока не понял, с какой стороны полетит граната.
– Э-э-э, курить пойдем, как обычно.
– Вот то-то, курить. А что, мы с тобой хотим болеть, умереть от рака легких? Или для разминки получить хотя бы хронический бронхит, астму?
– Нет вроде.
– Так что же это мы с тобой курим тогда?
– Ну, так давайте бросать уже. Я поддерживаю. Только все, кроме Ленки, курят. Надо тогда всей ординаторской бросать…
– Э, батенька! Может, ты и бросишь, в чем я сомневаюсь, а я и не планирую даже. Вот так. Потому что мне нравится. Мне хорошо. Потому что я получаю удовольствие. И силы воли опять же не хватает. Вот и вся философия! И не хочу я сейчас, когда мне хорошо, думать про бронхит или тем более про рак. Вот тебе и ответ, батенька. Ты что же, «симптом тумбочки» у своих диабетиков не проверяешь?