Притворись, что мы вместе
Шрифт:
– Эх, Ирка, вот это все просто кстати.
– Ну че, заходите, девочки. Вы сегодня одиноки? Мы тоже. Папа наш отчалил на три месяца почти.
Я плюхнулась на маленький кухонный диванчик.
– Как всегда, сценарий тот же… по наезженному кругу. Путь мой бабский непрост и откровенно ущербен. Праздники, Асрян, гребаные праздники. Утром пришла – дома никого. Мать сообщила, что Катьку сдал накануне вечером около восьми. Сотовый не отвечает. Не надо было около него сидеть. И себе, и ему жизнь сломала. Вот и пьет.
– Занимательно! Это что-то прямо новенькое. Мать милосердия! Ты че, переработала совсем, что ли, Ленка?! Еще пойди колокольчик на шею себе повесь. Знаешь,
Ирка быстро сходила в коридор и закрыла дверь в детскую, потом предусмотрительно прикрыла и кухонную дверь. Готовка была уже завершена, и Асрян села со мной за стол, с удовольствием налила два бокала и достала парочку сигарет. Я уже месяц не позволяла себе никотиновое расслабление.
– Фу, Асрянша! Приходи ко мне в приемник. Сколько раз звала. Посмотришь, как деды-беломорщики раковые легкие выкашливают.
– Был бы у тебя хоть сколько-нибудь трезвый взгляд на жизнь и медицину, то поняла бы, что нет никакого смысла жить по правилам. Есть один только смысл – существовать в гармонии с собой и получать удовольствие. Понимаешь или нет? Хватит уже, какой-то сплошной дешевый сериал «Скорая помощь». Ты что думаешь, великое дело делаешь, жизни спасаешь? Глупое ты животное, Сокольникова. Так вот, чем быстрее ты поймешь, что каждому свой срок и своя судьба, тем лучше. Мы все там будем. И еще неизвестно, где это там. И есть ли это оно. Ты вспомни-ка подвалы на анатомии. Как мы бомжиков потрошили, а? Ничего такого: ручки, ножки, артериа медиана, нервус френикус – и все, больше ничего! Зубрить много, и пахнет неприятно. Ты в башке своей и в жизни порядок наведи сначала, дорогая. А то, я смотрю, уже совсем загоняешься.
Каждое слово резало, потому что было правдой.
– А к текущему вопросу еще раз напоминаю: учебничек любой в библиотеке возьми по алкоголизму и почитай про причины и последствия.
– Господи, да я что, разве спорю с тобой? Нет, конечно. Но все равно я во всем виновата. Было бы мужику дома хорошо, не шлялся бы. И не пил. Был бы стимул к жизни.
– Дура ты еще раз. Вот ты представь себе: сидят два человека, один напротив другого. Один взял и ударил соседа по лицу. Вот что ты думаешь, человек, которого ударили, как он поступит?
– Ну откуда же я знаю? Это совершенно непредсказуемо.
– Хотя бы возможные варианты, напрягись.
– Да все возможно… Например, ударит в ответ.
– Может, и ударит. А может, заплачет. А может, встанет и уйдет, или начнет выяснять спокойно, что случилось, или наорет матом. Так вот ответь теперь: тот, кто ударил, отвечает за то, что сделает другой в ответ?
– Конечно, отвечает! Ведь можно так просто пощечину дать, а можно и череп проломить, и знаете ли, доктор, реакция будет разная.
– Нет, дорогая, не так. Потому что даже если была лишь пощечина, то один тебе врежет в ответ, а другой заплачет. Так вот именно поэтому ты никак, слышишь: никак за Вовкин алкоголизм не отвечаешь, даже в том случае, если считаешь, что ты его причина. Это все полная дурь, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя.
После такой тирады я даже притихла и не сразу нашлась что ответить. Ирка настойчиво пользовалась моим замешательством и продолжала:
– Вот ты представь себе моего тихоню. Представь, что он неожиданно вернулся из рейса, ну и там, скажем, с любовником меня застукал или я просто взяла и обозвала его конченым импотентом, неудачником и свалила. Он что, сопьется?
– Ирка, ну что ты мелешь! Конечно, нет.
– Вот именно! Так почему ты думаешь, что твой Вовка пьет из-за тебя?
– Ира,
– А что дальше? Так я тебя опять расстрою, только не обижайся. В данном случае перспектива ясна однозначно: Вовка твой – просто алкаш. Понимаешь, вот так просто, и все. Диагноз у него, как инсульт или инфаркт, трудностей не представляет: хронический алкоголизм. Хочешь спасай, хочешь нет. Можешь попробовать подшить еще раз, но не мне тебе объяснять, что это хроническое заболевание. От рецидива никто не застрахован.
– Да ты пойми, Ирка! Ведь в девятнадцать лет замуж вышла, а до сих пор не пойму: по любви хоть тогда или нет. Как теперь создать что-то настоящее?
– Господи, я ей про Фому, она мне про Ерему. Да говорю же тебе: не ты, так другой раздражитель будет, только повод нужен, а выпивка всегда найдется.
Я совсем потеряла силы спорить под потоком четко обоснованного негатива.
– Да-а-а, Асрян… как же ты души лечишь? Просто не понимаю… Ты же конченый циник.
– А никто у меня этого и не просит, души лечить, дорогая. Ты что думаешь, если все мои олигархши правду-матку узнают о себе, о жизни своей, давно закончившейся – как раз тогда, когда они столь удачно вышли замуж, станут они после этого ко мне ходить? Не-е-е, никто не хочет правды, никто. Все хотят как-нибудь так… чтобы не очень напрягаться, чтобы не очень больно, а главное, чтобы ничего не надо было делать. Это, пожалуй, самое важное. Иногда начну всякие наводящие вопросики задавать, и такое вижу между строк про их милые скелетики, что жуть. Ты не представляешь просто.
Отчего же, очень даже представляю. Сильно представляю. Особенно про скелетики. Про походы на кладбище не пойми почему, например.
– Правда, иногда бывают, конечно, клиенты. Действительно жить хотят, по-настоящему. Но они приходят и через два-три месяца уходят. Им больше не надо. Им просто помочь развернуться в нужном направлении, а дальше они сами.
– Ирка, а ты своего Сашку ну хоть немного любишь теперь? Ни разу не пожалела?
– Господи, да как же вы мне все надоели: любит – не любит, изменяет – не изменяет… Отстань, я сапожник без сапог, и меня это устраивает. Все-таки ты еще на пещерном уровне развития, Ленка. Жить-то всю жизнь с человеком, а не с любовями. Удивительно, что ты этого совершенно не осознаешь. Да… боюсь, даже если ты со своим маменькиным сынком расстанешься, все равно толку не будет. Эх, долго еще с тобой попивать будем на майские праздники вдвоем!
К девяти вечера мы почти опустошили бутылку, и я начала собираться домой. Последние попытки звонков на сотовый и домашний так и не увенчались успехом. Мы с Катькой вылезли из такси у подъезда – дома на кухне горел свет. Только непонятно было – хорошо это или плохо. Я вошла в квартиру, осмотрительно задержав Катьку на лестничной клетке. Тихо. Телевизор. Ладно, заходим.
Вовка сидел на кухне, на столе в ореоле жалкой предусмотрительности стояла ваза с цветами. Под глазом бланш. Заслышав шаги в прихожей, Вовка сделал телик потише и вышел в коридор. Видок был жуткий: лицо опухшее, огромный синяк в самом цвету. Катька, набесившись у Асрян, уже устала и особо внимания на Сорокина не обращала. Максимально быстро я стащила с нее верхнюю одежду, искупала и быстро положила в кроватку. Слава богу, у Ирки ей достался большой кусок пиццы, так что ужин в наши планы не входил. Вовка все это время стоял столбом посреди прихожей в полной тишине. Катерина быстро заснула. Закрывая дверь спальни, я успела медленно досчитать до десяти и пару раз глубоко вдохнуть.