Притворись, что мы вместе
Шрифт:
– Ну ты дала, Сорокина! Какой психиатр, ты что?! Сколько раз говорить: не вступайте вы в дебаты. Для начала надо самим психологом стать, а потом уже думать, кому и что говорить!
– Я не про психиатра, а про психотерапевта говорила, Светлана Моисеевна.
– Господи, ну когда ты уже повзрослеешь, Лена! Да не нужен ей твой психотерапевт. Ей и так хорошо. Гораздо лучше, чем тебе или мне. Все, иди.
На какое-то время я взяла себя в руки. Ход мозгокопания предельно банален: лишние две тысячи на дороге не валяются, поэтому я буду терпеть весь этот ад и грызть ручки в ординаторской над платными
– Ты там что, Сорокина, в седьмую палату историю катаешь небось?
– Да… Завтра собираюсь Попову выписать. Не знаю, что и сочинить. Здорова как лошадь. Я сдаюсь.
– Что писать, что писать… Так и напиши, как есть: остеохероз и истеростервоз, стадия последняя, обострение!
В итоге вместо награды платная палата стала для меня сущим наказанием, и чтобы совсем не осатанеть, я старалась как можно больше времени проводить с обычными больными, у которых были настоящие проблемы. Я вспоминала Полину Алексеевну и втайне с тревогой прокручивала в голове случайно услышанный телефонный разговор ее «идеального» сыночка.
А в приемнике в отличие от платной палаты все происходило по-настоящему. Часы показывали почти двенадцать, а здесь было на удивление тихо. Едва дождавшись звонка с хирургии, я быстро запихала свой кулинарный плагиат в пакет и понеслась на третий этаж. В ординаторской тусовалась куча народу: пришла и реанимация, и травма, и даже пожилой невропатолог из соседнего корпуса. Я огляделась – Светки с кардиологии не было, а значит, женский пол сегодня был представлен только в моем лице. Федька, увидев меня, расплылся в улыбке, как Чеширский кот.
– Эй, терапия, наливку будешь? Закуску принесла?
– Плохо работаете, мужчины. На выпивку заработали, а на все остальное нет!
– А мы ценность сами по себе, без всего остального.
– Ага, вот поэтому-то я и не вышла за медика, сомнительные вы ценности.
В меня полетела чья-то история болезни.
– Еще все впереди, всего лишь первый брак, дорогая. Для нашего веселого коллектива это только, так сказать, начало карьеры, Елена Андреевна.
– Дураки.
Я достала из пакета еще теплый пирог, и невообразимый аромат мясной начинки с пряностями мгновенно заполонил всю ординаторскую.
– Ладно уж, жуйте. А мне наливки тогда.
Запах еды сразу объединил всех присутствующих около стола. Федька взялся за нож и с нескрываемым удивлением застыл над моим произведением.
– Елена Андреевна, так вы че, еще и готовите??? Ничего себе, пацаны! Уже сколько лет ничего, кроме сосисок, или коньяка с отделения, или в лучшем случае куриных котлет из соседней кулинарии, от нее не видели, а тут нате. Да это ж просто мистика!
Я поморщилась.
– Хватит уже, режь давай. И раньше приносила пироги, только мамины.
Всем досталось по маленькому кусочку.
Пашка Зорин из реанимации тут же подхватил начатую уже по которому разу Федькой тему:
– Так это вы и виноваты, скальпелюги хреновы. Куда смотрели, когда она только на работу пришла, а? Надо было сразу брать, тепленькой, как говорится, а то пока вы думали,
Но не с Федькой тягаться в дебатах.
– Да будет вам известно, Павел Александрович, что она уже замужняя пришла, и не просто замужняя, а еще и ребеночек у нас имеется. – Федор незаметно облокотился на спинку кресла и в следующую секунду завалился практически стокилограммовым телом прямо на меня. Вопли о спасении никто не слушал – это извечное противостояние реанимации и хирургии продолжалось.
– Е-е-е, Феденька, муж – не стенка, можно и подвинуть. А ребеночек – это хорошо. Это, так сказать, семейные узы только укрепляет. Так сказать, гарантия отсутствия проблем. Самая лучшая женщина какая? А, Федюнчик? – опять встрял Пашка.
– О-о-о, просветите же нас, неразумных, – сказал Федька.
– Самая лучшая и желанная женщина – замужняя женщина, – ответил Пашка.
Гнев переполнил мою чашу терпения, дышать стало совсем трудно, и я последним усилием воли стряхнула с себя Федьку.
– Хватит, задолбали со своим дебильным цинизмом, придурки.
Я изо всех сил сделала сердитое лицо. Но было весело, невозможно как весело. Остальной народ уже привык к таким сценам и особенно не реагировал, сосредоточившись на еде. Наконец придя в себя, я заметила в углу перед телевизором двух новичков, обделенных моим пирогом.
– Федя, ну чего вы, как сволочи, взяли и все сожрали? Вон там еще народ голодный, – сказала я.
По телику показывали «Зенит», посему реакции на мою заботу от незнакомцев не последовало.
– Ленка, знакомься. Это Слава и Костя, с понедельника вышли. Их за хроническое пьянство, курение марихуаны на дежурствах, а также за массовые прелюбодеяния попросили из Военмеда. Не хотят, сволочи, долг родине отдавать, как положено, – представил новеньких Федька.
Однако даже такие шутки не могут оторвать истинного петербуржца от финальной игры с участием «Зенита». Я пригляделась повнимательнее. Это были две типичные хирургические тени, обоим около тридцатника: высокий брюнет и среднего роста смешной очкастый рыжеволосый конопатик. Брюнет показался очень ничего себе: жгучие глаза и длинные кудри, небрежно перехваченные в хвост тонкой резинкой. Особенно впечатляли огромные жилистые лапищи, поросшие густой растительностью. Хирург и бабник, хотя можно оставить только первое слово, так как первое предполагает второе. Другой парень, Костик, прежде всего характеризовался обручальным кольцом на пальце, а в остальном, даже не пообщавшись, можно было определить: спокоен, умен и добр. Пошла реклама, и головы наконец повернулись в нашу сторону. Брюнет, он же Слава, окинул меня за полсекунды с ног до головы взглядом ловеласа и тут же пошел в атаку.
– Привет! А че, у вас тут блондинки тоже оперируют? – задал вопрос Слава.
«Ну погоди, сволочь, поговорим еще», – мысленно ответила я.
Федька вступился:
– Это Ленка Сорокина, терапевт.
– А-а-а, а я уж испугался. Классная тут у вас компания в субботу. Мы с вами теперь, – сказал Слава.
А теперь мой ход.
– А вы что же, пацаны? Всегда в паре? Крючки друг другу держите в операционной или что еще?
Получите: один – один.