Притворство с привилегиями
Шрифт:
Иисусе. Я закрываю глаза, проводя большим пальцем по гладкому металлическому изгибу кольца. Я был таким придурком.
— Я знаю, что облажался, — говорю я грубым голосом. — Знаю. Знаю, что причинил боль Лейле. И ненавижу себя за это.
Ненавижу — это еще мягко сказано. Я не спал целую неделю. Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу ее полное боли лицо, и это вызывает у меня желание вырвать собственное сердце и преподнести его ей на блюдечке.
А потом я вспоминаю, что, вероятно, потерял кольцо Эмили, когда был в Лейле по самые яйца, и чувство вины становится
— Я так и предполагал, — сухо говорит Джош. — Раньше ты никогда не казался таким безмозглым. — Он наклоняет голову. — Почему ты не хочешь в этом признаться?
Я равнодушно смотрю на кольцо, сияющее у меня на ладони. Еще со свадьбы я чувствую странную пустоту в груди. Я думал, что, найдя кольцо, смогу заполнить ее. Но нет. Я все еще чувствую себя дерьмово. Мне все еще кажется, что чего-то не хватает.
— Ты помнишь, как она выглядела? — спрашиваю я в конце концов.
Джош замирает.
— Эмили?
Я киваю.
Он пожимает плечом.
— Да. У нас есть фотографии.
— Не на фотографиях. Ты помнишь, как она на самом деле выглядела? Когда разговаривала, смеялась, не знаю… завязывала волосы в пучок?
Он снова пожимает плечами, выражение его лица становится непроницаемым, и что-то во мне умирает.
Если бы кто-то и помнил Эмили, то это был бы Джош. Эти двое никогда не были очень близки, но они были друзьями. Оба обычно зависали у меня дома каждый день недели. Знаю, Эмили считала Джоша немного заносчивым, а Джош опасался того, как быстро развиваются наши отношения. Я переворачиваю кольцо, вспоминая.
Когда мне было семнадцать, за пару месяцев до экзаменов, я сказал Джошу, что собираюсь сделать предложение Эмили, и он меня отругал. Сказал, что мы слишком молоды, и это ужасная идея. Я так разозлился, что мы не разговаривали целую неделю. Потом у нас был родительский вечер в школе, и его мама появилась на нем, такая хрупкая, с покрасневшими глазами. Помню, как стоял с мамой и папой, наблюдая, как отец Джоша кричит на свою жену в присутствии других родителей. Помню замкнутое, пустое, совершенно бесстрастное лицо Джоша, пока люди поворачивались и пялились на него.
Я знал Джоша почти всю свою жизнь, но именно тогда впервые по-настоящему понял, почему он такой, какой есть. Такой сдержанный, замкнутый и одинокий.
Джош пристально наблюдает за мной.
— Ты все еще любишь ее, — тихо говорит он.
— Я даже толком не помню ее, — признаю я срывающимся голосом. — Не могу даже представить ее лицо. Не могу вспомнить голос. Я не… — Мои глаза внезапно затуманиваются. — Когда я умру, моя страница в Википедии все еще будет доступна. Люди смогут посмотреть повторы моих матчей. Послушать подкаст. У Эмили ничего этого нет. Если я забуду ее, то с таким же успехом ее, черт возьми, могло и не существовать. Но она важна. Она была намного лучше меня, и я…
Мои легкие сжимаются от нехватки воздуха. Я обхватываю голову руками и пытаюсь глубоко дышать, пока волны эмоций захлестывают меня, но ничего не получается. Джош ничего не говорит, терпеливо ожидая. Я запускаю руки в волосы и сильно дергаю.
— Не
— Ты скорбишь, — говорит Джош, как будто я немного туповат.
Я пинаю каменную ступеньку. Мое больное колено протестует, боль распространяется по всему суставу, но мне плевать. Мне хочется стукнуть ногой по бетону. Я хочу услышать, как хрустят кости.
— Я не скорблю. Она умерла двенадцать лет назад.
— Ты чувствуешь, что прошло двенадцать лет?
— Такое чувство, что это было вчера, — бормочу я. — И в то же самое время, прошло будто миллион лет. — Боль взрывается в моей груди, но я подавляю ее. — Я не скорблю, — повторяю я. — У меня нет чертового права на это.
Джош хмурится.
— Конечно, есть.
— Нет, — говорю я. — Действительно нет.
— Но…
— Ты не знаешь, что я сделал, — перебиваю я. — После того, как уехал в сборную. Ты не знаешь, что я натворил.
Глава 71
Джош
Я молчу. Не знаю, что сказать.
Мы никогда не говорили об этом. Почти тридцать лет дружбы, но мы никогда не говорили о семи годах полного молчания после того, как он присоединился к национальной команде регбистов. Мы никогда не говорили о том, почему он внезапно бросил меня или почему я нашел его спустя столько лет напивающимся до полусмерти в гостиничном номере.
— Прости, что игнорировал все твои звонки, — бормочет Зак, опустив голову. — В этом не было ничего личного. Я хотел поговорить с тобой. Господи, ты был единственным человеком, с которым я мог поговорить. Но…
— Эмили, — предполагаю я.
Он кивает, вытирая лицо.
— Мне нужно было уехать из этого города. Сбежать из нашей школы. Когда я играл в регби, я мог быть другим человеком. У меня появились новые друзья. Я стал знаменитостью. Я просто… с головой окунулся в это, попытался оставить все дерьмо позади.
— Что ты натворил? — спрашиваю я. — Что такого плохого ты сделал?
— Я изменил ей, — рычит Зак, снова пиная ступеньку.
Я пытаюсь скрыть свое удивление.
— Ты изменил Эмили? До того, как она умерла?
Зак — последний человек, которого я могу себе представить неверным.
— Нет, — хрипло говорит он. — После.
Я прищуриваю глаза. Не уверен, что Зак правильно употребляет слово «изменил», но не думаю, что сейчас лучшее время упоминать об этом.
— Ладно.
— Я занялся сексом через два месяца после ее смерти, — говорит Зак срывающимся голосом. — Два месяца. Я больше не вынес. Я не мог спать один, не мог не… мне больше некого было обнять, я не справлялся. — Он судорожно сглатывает. — И разве это не самое дерьмовое, что я мог сделать? Кто, черт возьми, заводит интрижку через шестьдесят дней после смерти своей невесты? Даже мои товарищи по команде сочли это жестоким. Взрослые парни-спортсмены, которые проводили каждую ночь, напиваясь и трахая женщин, были шокированы тем, что я так скоро начал спать с кем попало.