Притяжение Андроникова

Шелухина Е. Н.

В эти годы я был молодым редактором филармонии, отвечающим за всю печать. Преодолевая сильную застенчивость, ходил во время репетиции к артистам, включая всех великих, и сверял печатные программы их концертов. А на Андроникова программки не печатались, но служебный разговор вскоре всё же состоялся. Мне не нравилось, что в его афише значилось: «Заслуженный деятель искусств РСФСР, писатель Ираклий Андроников». «Писатель» в моем представлении был для Андроникова как-то «тесен».

– Ираклий Луарсабович! – обратился я. – Вас все знают! Зачем на афише писатель да и заслуженный деятель тоже. Давайте без них.

Андроников отреагировал молниеносно:

– Правильно. Убираем.

А потом добавил, смеясь:

– Знаете, в Москве мне пришлось повоевать с начальством, желавшим написать на памятнике Лермонтова: «Великий русский поэт». С трудом удалось убедить, что Лермонтова представлять не надо.

Ссылка на Лермонтова была замечательной.

Вспоминаю мой первый разговор по филармоническому делу и сейчас с огромным удовольствием. А афиша обрела окончательный, рекордно лаконичный вид. В ней оказалась еще уникальная черта: не упомянуто почетное звание. В те годы, думаю, она оказалась единственной в своем роде. В концертной печати звания были обязательными, независимо от их количества. Приходилось печатать, что некий замечательный музыкант – народный артист СССР и еще народный артист пяти союзных республик и четырех автономных, и попробуй хоть что-нибудь пропустить! Лучше не надо.

Отдельная глава – И. И. Соллертинский в рассказах Андроникова. Впервые я услышал «Первый раз на эстраде» и «Трижды обиженный» по радио, а я очень хотел услышать рассказы об Иване Ивановиче со сцены. Мама меня, школьника, водила на многие выступления Ираклия Луарсабовича в Большой зал. Перед концертом всегда с ним здоровались. Но шло время, многие рассказы я уже прекрасно помнил, а желаемых нет и нет. И вдруг, в антракте очередного выступления Вивиана Абелевна говорит: «Ираклий давно хочет прочесть „Первый раз на эстраде”, но всё стесняется при вас. А может вы разрешите? Ведь это его любимейший рассказ». Я чуть не воскликнул: «Да мы ждем уже несколько лет!», – но, естественно, промолчал. Мама же сказала: «Мы будем признательны Ираклию Луарсабовичу».

Второе отделение. Андроников объявляет: «Первый раз на эстраде», и сразу гром аплодисментов: публика очень любит этот рассказ и явно по нему соскучилась. То исполнение, на мой взгляд, было лучшим – вдохновенным, очень подробным, с добавлением новых деталей… Должен заметить, что, к великому сожалению, не осталось ни кинозаписи, ни аудиозаписи на радио, где был бы И. И. Соллертинский. Получилось, что Андроников – единственный источник, чтобы узнать, как говорил Соллертинский, чем отличался его голос. Моя тетя Екатерина Ивановна была поражена, когда после исполнения «Первого раза на эстраде» в Москве Андроников стал уходить со сцены походкой Ивана Ивановича. По тексту этого не требовалось и получилось как-то интуитивно, но удивительно точно.

В наше время, когда есть возможность, с большой радостью показываю желающим записи устных рассказов Ираклия Луарсабовича, всегда все довольны, но в Санкт-Петербурге, его родном городе, так и должно быть. А когда Андроникова смотрит молодежь в Белоруссии – в Витебске, при этом его имя молодым почти неизвестно, я волнуюсь. Но реакция юного поколения почти такая же, как ленинградской публики на легендарных вечерах в Большом зале. Я очень радуюсь, и тут же наваливается грусть. Почему так?

Андроников очень любил Большой зал Ленинградской – Санкт-Петербургской филармонии, при любой возможности славил его, привлекал в него публику, давал ему новых верных друзей и страстных почитателей. Он сделал залу фантастический подарок – телефильм «Воспоминание о Большом зале». Подобного не имеет ни одно концертное место в мире. А сейчас, как покажут по ТВ «Первый раз на эстраде», знаем – жди на концертах новых слушателей, обязательно!

Спасибо Ираклию Луарсабовичу!

2013

НИНА КОГАН. Дорогие воспоминания

Вечером у родителей [116] были гости. Явление в нашем доме частое, но в этот раз готовились особенно тщательно. Мама заранее обсуждала меню с домработницей Машуней, которая, несмотря на очень простое деревенское происхождение и юный возраст, обладала удивительным вкусом, и накрытые ею столы неизменно восхищали гостей изысканностью блюд и сервировки. Общее впечатление дополнял белый кружевной передник и такая же лента на пышной гриве рыжих волос – Машу запоминали надолго.

116

Речь идет о выдающихся музыкантах Л. Б. Когане (1924–1982) и Е. Г. Гилельс (1919–2008). – Примеч.

сост.

Нас с братом, как обычно, уложили спать, но мы не могли заснуть из-за громких голосов и взрывов хохота. А утром на обеденном столе я увидела книгу с четкой подписью автора на первом листе. Несколько строк, которые я выхватила глазами, чем-то взволновали меня, и в школе я все время ловила себя на том, что хочу поскорее вернуться домой и читать. Спустя несколько часов я навсегда стала почитательницей великого таланта Ираклия Луарсабовича.

Ту самую книгу «Исследования и находки» я не выпускала из рук. Перечитывала отдельные рассказы снова с начала до конца. После скучного школьного учебника Лермонтов представал живым, романтичным, почти моим современником. Я влюбилась в его стихи, каждая деталь его такой короткой жизни тревожила и оставалась в памяти. Началась другая жизнь – с Лермонтовым в мыслях и душе. Я долго просила папу познакомить меня с Ираклием Луарсабовичем, все никак не складывалось при папиной насыщенной гастрольной жизни, но однажды совпало – и папа повел меня на литературный вечер в филармонию. Моему счастью не было предела, я придумывала и заучивала наизусть слова, которые собиралась сказать при встрече. И в тот вечер, в зале, сидя на краешке стула, я очутилась в неведомом мне доселе мире. Это было огромное количество удивительно интересных фактов о творчестве Лермонтова, о писателях, музыкантах, об известных эпизодах различных произведений и о новых исследованиях. Всё было исполнено искромётно, увлекательно, завораживающе интересно. Я была настолько потрясена происходящим на сцене, что к концу выступления забыла всю подготовленную речь. А потом мы с папой пришли в артистическую, и папа меня представил. Ираклий Луарсабович тут же воскликнул: «Нина! Какое красивое имя! Моё самое любимое имя!» Я страшно смутилась, покраснела и не смогла вымолвить ни единого слова.

Но однажды, спустя несколько лет, я всё-таки рассказала Ираклию Луарсабовичу о своих впечатлениях и переживаниях на том концерте. Мы вместе посмеялись.

Сам папа познакомился с Ираклием Луарсабовичем в одном из санаториев Северного Кавказа. В тот период папа готовил первое в Советском Союзе исполнение концерта Альбана Берга. Неудивительно, что люди, которые там отдыхали, были не очень довольны тем, что целыми днями из-за дверей доносится музыка. Однако Ираклий Луарсабович очень артистично отбивал нападки отдыхающих на папины занятия. Он говорил: «Как вы можете? Как вы можете??! Люди платят большие деньги, чтобы попасть на концерт! И ещё „бисы” просят! А вы недовольны. Вы же совершенно бесплатно, проходя мимо, можете остановиться и послушать. Да вы должны на цыпочках ходить мимо дверей, чтобы не дай бог не нарушить процесс великого артиста». Люди не могли не согласиться с Ираклием Луарсабовичем после столь убедительной речи и начинали думать, что им действительно крупно повезло. Папа всегда смеялся, когда рассказывал об этом.

Помню ещё один случай. У нас на даче собралось много очень интересных людей. Среди них были и Ираклий Луарсабович с Вивианой Абелевной. Наталья Ильинична Сац, режиссёр от Бога, всегда всех умела организовать (даже в сталинском ГУЛАГе создала театр из заключённых). Сперва она убедила Ираклия Луарсабовича прочесть один из его устных рассказов, что вызвало исключительный восторг всех присутствовавших в доме. И после обратилась к папе: «Лёня, а теперь мы хотим послушать Вашу скрипку! Устройте нам маленький концерт». Мы поднялись в папин кабинет. Гости разместились кто на диване, кто – на стуле, кто-то – в кресле. Помню, как Ираклий Луарсабович сидел, подперев голову рукой, и очень внимательно слушал. Мы с папой сыграли Крейцерову сонату Бетховена (через несколько дней предстоял концерт в Большом зале консерватории, и это было моё первое выступление с папой в Москве, мне было 16). Мы сыграли сонату целиком. Все стали благодарить нас, говорить тёплые слова, а Ираклий Луарсабович подошёл к папе и очень серьёзно сказал: «Вы ведь Лермонтов! Вы действительно Лермонтов!.. В Вашей музыке столько же поэзии, сколько в его поэзии музыки».

Маше, каких еще не бывало на свете: она знает мое отчество – Луарсабович. Она называет меня по имени и отчеству. На это способны очень немногие. Привет Маше, успеха ей, славы и счастья, а альбому – зеленую дорогу в истории мирового искусства.

А потом он пришёл на концерт и заглянул к нам в артистическую перед началом. Я помню, что очень волновалась. Но он сказал мне всего лишь несколько слов, так весело, артистично, по-доброму – и в миг приободрил меня, снял с меня напряжение.