Притяжение страха
Шрифт:
– Поздравляю… - прошипела Юлия, сверкая темными зрачками не хуже Себастьяна, - теперь твое желание сбудется. И тебе больше некому будет завидовать.
– Да, - кивнул он, - мои расчеты оказались верны.
– Отлично. Надеюсь, мы тебе больше не нужны?
Дон Карлос склонил голову набок, словно в глубоком раздумье. Постепенно на лице его появилось выражение, могущее обозначать одновременно как веселье, так и мрачную издевку.
– Напротив.
Он неторопливо, царственной поступью подошел ближе, держа, как скипетр, чертежи Гауди. Именно эта надменность в нем всегда так бесила Юлию.
–
– А зачем, кстати, было так трудиться? Уничтожать весь этот смешной мир, если можно самому себя убить - многие так и делают, между прочим…
– Да, но ты забываешь, что я бессмертен.
– Фу, какой эгоизм! Ради себя любимого заставлять умирать всех… и, главное, всех еще не рожденных!
– Я, возможно, оказываю им огромную услугу.
– Возможно. Это правда.
Наконец, он остановился напротив нее. И смотрел теперь только на нее, потеряв всякий интерес к Антонио, который прижался к стене неподалеку.
– И ты была абсолютно права, Юлия. У тебя отличная интуиция! Ты ведь сама сказала - это место, где совершаются выборы…
– О чем ты?
– Вот он, - Карлос указал рукой на Антонио, - он уже сделал свой выбор… И Себастьян… И Стефания! Осталась только ты.
– Я?
Предчувствие чего-то, еще более ужасного, чем она могла себе вообразить, заставило Юлию задать этот вопрос дрожащим от холода и трепета голосом:
– Что тебе нужно?!
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, не моргая - словно смертельные враги или любовники, встретившиеся после бесконечной разлуки. Ничего не понимающий Антонио, наблюдая эту сцену, инстинктивно отодвинулся еще на шаг в сторону.
– Так вот - у тебя есть шанс им помочь! Этим нерожденным, о которых ты так беспокоишься. И этому… Мигелю, разорившему свою семью, обрекшему собственных детей на донорство вампирам… И этого - он указал рукой на Антонио, - который согласен всех уничтожить из-за того, что сам несчастен. Ты, всем им, можешь помочь… И они будут продолжать все это делать… Хочешь?
– Хочу.
– Почему?
– Потому, что я люблю этот мир…
– Разве достоин любви мир, в котором даже ангелы мечтают быть вампирами?!!
– Да!
– Хорошо… Сделай свой выбор.
Дон Карлос вытягивает вперед руку. Из его ладони в пол ударяет пламя. И горит, как костер, взвиваясь длинными языками.
– Я сейчас же, своими руками уничтожу их. Уничтожу цель, к которой стремился несколько столетий!
Юлия смотрит на него, пытаясь понять - он был сумасшедшим всегда или же тронулся рассудком только что, не выдержав накала эмоций?
– Ты ведь хотела быть такой, как я - правда? Обладать магическими знаниями и тайной властью и… всем таким? Короче говоря - ты хотела быть вампиром - так будь же! Тебе достаточно лишь дать мне себя укусить - и, я обещаю, ты получишь все то, о чем мечтала…
– А ты?
– А я… сожгу чертежи прямо здесь на твоих глазах.
– А как же твое желание?
– У меня останется нечто другое. Та, в чьем присутствии, у меня возникает только одно желание - жить вечно! Вместе с этим кошмарным миром… Выбирай!
Юлия смотрела на него, не веря тому, что слышит.
– Ты еще сомневаешься? Посмотри на него! Вот он уже сделал свой выбор… в отличие от своего
– Не все.
– Нет?! Так, может - ты другая?
– У тебя есть шанс это доказать.
Перед глазами Юлии вдруг отчетливо встали страшные сцены апокалипсиса с последней картины Хуаниты. И это выражение покоя на ее лице… Словно стараясь отогнать от себя тяжелое видение, тянущее вниз, как гиря, привязанная к ногам, она крикнула, что было сил:
– Я люблю этот мир!
– Тогда спаси его!!
Она делает шаг навстречу Карлосу. Потом еще один. И еще. В расплывчатом, размытом фокусе - будто сквозь воду, перед ней мерцает такое яркое в ночи пламя костра. И позади, остается Антонио, вскинувший руку в инстинктивном предостерегающем жесте.
А потом - родные объятия, тепло его ауры.
Она видит, как плотные листы пожелтевшей бумаги выскальзывают из черной трубы, сворачиваются и темнеют удивительно быстро в оранжевом пламени. И скоро она не видит уже ничего. Только коротко - серебряные глаза. И темное лицо, что склоняется над ней, и кровь с его губ капает ей на кожу…
…Темное лицо склоняется над ней, медленно и неумолимо приближаясь.
Вот оно уже так близко, что его не видно. Видны только губы - странно бледные на загорелой коже, четко очерченные, идеальной формы. Не влажные и не сухие, не улыбающиеся и не сжатые. Она чувствует неведомое дыхание на своей шее - оно пахнет свежестью, морем и сигарами. Сейчас, очень скоро этот рот поцелует ее, и все изменится. А пока чьи-то прохладные пальцы щекочут кожу на левой лопатке. Или - это змея? Обвила скользкими кольцами ее руку и ползет к шее?
Но это уже не важно. Безупречные губы приоткрываются, и она готова приоткрыть в ответ свои. А тело обволакивает знакомая истома, мучительная и сладкая. И с этих губ, ей на лицо, падает мелкими каплями теплая, соленая, с металлическим привкусом кровь…
Боль и наслаждение. Как она и думала. Как она и мечтала. Только очень сильные и яркие. Сильнее и ярче, чем она могла бы себе представить.
И пусть это будет длиться вечно.
И если это смерть - то это прекрасно.
Юлия открыла глаза, наполненные слезами… И увидела, как Антонио, не отрывая от нее взгляда, медленно подходит к краю башни… Нет! Она рванулась всей душой - туда, удержать его, остановить, спасти… но тело ее оставалось недвижимо, парализованное наслаждением и болью в руках дона Карлоса.
Противоречия этих чувств она попросту не вынесла. Слишком сильны были они оба. От этого, наверное, Юлия и умерла. Так это обычно и бывает - просто душа отделилась от тела. А иначе - почему вдруг она обнаружила, что видит всю эту сцену сверху?
Так часто бывало раньше - во снах. Еще при жизни. Мама говорила, что она до сих пор растет и потому летает во сне. Вот, оказывается, как это… Ну, точно, умерла. Потому что спина не болит. Совсем! А душа чувствует такие покой и свободу, каких не бывает у людей при жизни. Зато теперь, она точно знает - это именно то состояние, которое ищут все. О котором так мечтают, за которым бегут все люди, без исключения, называя его счастьем. И не понимают, глупые, что это всего-навсего смерть.