Притяжение страха
Шрифт:
Отдаваясь ему в наполненной горячим паром ванной «Дон Жуана», Юлия мстила дону Карлосу за все то, что было и чего не было, словно хотела в его лице отомстить всему миру за свою вечную неприкаянность, за собственные ошибки. А Антонио мстил ей. За то, что он пережил, оказавшись жертвой с самого детства. И еще - за ее предательство. Знал ли он о нем? Или - только подозревал? Не важно. В любом случае он имел на это право. Может быть, чувствуя это лишь интуитивно, он был груб, даже жесток. И это было к лучшему.
Красное сказочное платье было безнадежно испорчено. И валялось скомканное, мокрое, рваное
Юлия с неожиданным удовольствием снова надела Джинсы и трикотажную кофту.
Антонио пришлось натянуть на себя влажную, грязную, окровавленную одежду.
Ураган чуть утих, но шторм бушевал с прежней силой. Огромные волны, разбиваясь о скалы, заливали открытую террасу «Минервы». С которой, конечно же, давно убрали все столики.
Бушующее море сделалось разноцветным. Вместо обычной, равномерно-матовой, бирюзы оно переливалось, словно перламутр внутренней стороны огромной раковины. Узкая полоса темной лазури у горизонта вливалась в молочно-зеленую, которая потом переходила в широкое, черно-фиолетовое пространство. Ближе к берегу, вода становилась изумрудно-синей, а еще ближе взбаламученный песок и мелкие ракушки взмывали вверх огромными волнами цвета «хаки», отороченными воздушными белыми кружевами. И разбиваясь о прибрежные скалы, выплескивались на набережную.
Холод и ветер были везде и повсюду, от них не было спасения даже на узких улочках городка. И Юлия, подчиняясь властному порыву, потащила Антонио к опустевшей набережной. Она чувствовала, что долго - а, может быть, уже никогда - не увидит этого места. И хотела запомнить…
Пока она заворожено смотрела на море, Антонио стоял позади, чуть поодаль. О чем он думал? Она не знала. Да и не имела большого желания знать его мысли.
Сама она вспоминала свою первую ночь здесь. Черный лак с напылением «металлик». Пьяный кураж, дающий ложные надежды… А потом еще - синее золото теплого моря. Прохладу и спасение, даруемые водой, и наконец… маленькую бухту. Ночной берег, мокрый песок под спиной. И темное лицо, медленно склоняющееся над ней…
«Трамонтана» была закрыта - что, впрочем, не удивительно. В такую погоду, в маленьком курортном городке, бессмысленно открывать подобные заведения. Но все-таки тревога сжала сердце нехорошим предчувствием.
Поэтому, они почти бежали по мокрым улицам, а потом ворвались без стука в квартирку на втором этаже.
Они не сразу заметили странную реакцию на их появление. То есть - почти отсутствие таковой. Все были здесь, но непривычная тишина царила в доме шумливого сеньора Мигеля.
Даже бесцеремонность, с которой Антонио, втолкнувший Юлию в кухню, продемонстрировал ей содержимое чужого холодильника - доверху забитого пакетами с замороженной кровью и физраствором, осталась незамеченной.
– Не стоит, - поморщилась Юлия, - я уже знаю…
В другое время, это привело бы хозяев в замешательство и выглядело бы несусветной наглостью. А теперь - Хуан только сделал слабую попытку воспротивиться, когда Антонио распахнул дверь в комнату Моники.
Она лежала в разобранной постели. И была словно без сознания. Капельница, уже не нужная, стояла в углу комнаты. Вместо нее у постели на табуретке сидел сеньор Мигель.
– Что с ней?
– спросила Юлия, чтобы
Сеньор Мигель лишь поднял на них выпуклые, слезящиеся глаза, и подбородок его затрясся, мешая говорить.
– Дон Карлос…?!
– прошептала она в ужасе, не желая знать ответ.
– Не только, - вздыхает Мигель.
– Себастьян? Он… Он был здесь сегодня?!!
Он кивает. И прячет лицо в толстых ладонях.
– Но почему - она?!!
Юлия кричит, нарушая тишину, окутавшую туманом этот печальный дом. Кричит, с удивлением понимая, что больше не в силах выносить несправедливость жизни. Хуан, успокаивая, словно это у нее, Юлии, случилось горе, кладет ей руку на плечо.
– Мама всегда говорила - что нам, с Хуанитой жить, а папа должен управлять агентством… - просто объясняет он.
– Понятно…
Склонившись над брусничной скатертью, Хуанита, абсолютно безучастная ко всему происходящему, создает очередной шедевр.
Вероятно, вдохновленная непогодой и мистической чернотой за окнами, молча и рьяно, она водит кисточкой по листу бумаги размером почти со стол. Свободная часть его завалена красками, баночками, кистями и карандашами. Она рисует, не обращая внимания ни на кого и ни на что… И ей можно только позавидовать.
Хуан, двигаясь, словно сонный зомби, дает Антонио свою одежду.
Лучше не видеть, как будут смотреться на его высокой, узкой фигуре холщовые брючки и клетчатая рубашка Хуана. Пока он сидит голый, закутанный в колючее одеяло, Хуан мажет какой-то вонючей мазью его ссадины и рану на голове.
О, ужас. Это значит - пока она отдавалась Карлосу в шелках и роскоши, Себастьян выпил всю кровь из Моники и…
Она застонала. Закачалась, сидя на диване. Сжала ладонями голову, раскалывающуюся от тоски и ужасных мыслей. Неразрешимых мыслей.
– Простите, сеньорита… Мы, вас предупреждали сразу… почти сразу.
Сеньор Мигель, как видно, истолковал это ее страдание по-своему.
– Мы не хотели этого, простите. Нужно было сказать вам все еще тогда… мы говорили…
– Да-да, говорили, говорили… Все нормально.
Хуан накрывает их обоих пледами и кормит супом, сваренным из улиток и мидий. Юлия почти не ест. Ее лихорадит - от вида и запаха этой еды. Убожество всего этого теперь, после дома на холме, так бросается в глаза! Каждая мелочь, раньше воспринимавшаяся, как должное, от пыли в углу прихожей до засохшей мухи между оконными рамами. И даже тонкая, почти незаметная трещинка на фаянсовой чашке, из которой она пьет жасминовый чай со слишком резким запахом, от которого уже мутит… Значит, она и вправду монстр. Еще худший, чем он.
И ведь она могла бы - нет, и сейчас еще может - ничего этого не видеть! Не чувствовать больничного запаха смерти, не видеть рук сеньора Мигеля, закрывших одутловатое лицо… Не помнить о глазах Антонио.
Она хочет только одного. Хочет вернуться в спальню с черной шелковой кроватью, камином и креслом. К Карлосу, который - и она знает это точно - который ждет ее. Все еще ждет. Тоска, острая и мучительная, сжимает желудок спазмами при одной мысли о силуэте на террасе третьего этажа.
Юлия решительно отставляет в сторону чашку с так и не выпитым остывшим чаем. Что он там сказал - у них только сутки, пока очнется Себастьян?