Притяжение века
Шрифт:
Она вырвалась, быстрым шагом направилась к двери. Он остановил ее, оттесняя к стене, и пригвоздил предупреждающим взглядом: сопротивление бесполезно.
– Вы не можете удерживать меня силой.
Показалось, или всхлипнула? Показалось. Просто растерянна и сама страшится страсти, которая вспыхнула между ними. Он самодовольно улыбнулся, приблизил свои губы к ее.
– А вот этим? – взял ее дыхание в плен. – Этим смогу?
И снова прошелся в миллиметре от ее губ, и снова отступил, дразня. Секунду она беспомощно смотрела на него в упор,
Другая ее рука прикоснулась к его голове, прошлась ласково по прядям, замерла. Он открыл глаза, позволив увидеть себя без привычной маски холодности, и попросил. Он. Попросил.
– Прикоснись ко мне.
Он видел, она поняла, чего именно он ждет от нее. Сомнение мелькнуло в потемневших озерах, но желание уже выплеснулось, оно было неудержимо, как и его.
Ее рука опустилась вдоль его тела. Прикоснулась. Мало! Хотел большего! Сдержав стон удовольствия, приказал. Он. Приказал.
– Сильнее.
Она послушно надавила на его член, их взгляды соприкоснулись. Желание. Страсть. Обоюдная. Сейчас.
– Еще.
Она покорно подчиняется. Влажная ли она? Он хочет проверить, но заставляет себя ждать, чтобы не ошибиться, чтобы она наверняка раскрылась для него. Но она раскрывает его, пуговица за пуговицей, пока не выпускает его на свободу.
Он задирает подол ее платья, погружаясь в вырез панталонов.
– Влажная, – шепчет удовлетворенно. – Для меня.
Их руки двигаются в одном ритме, взгляды и дыхание неразрывны. Она прогибается, пытаясь еще больше приблизиться, насаживается на его пальцы.
– О, Боже, – всхлипывает. Теперь наверняка всхлипывает, он уверен. И снова: – О, Боже!
– Ты путаешь имена, сладкая, – он смеется ей в губы, – я не так свят.
Она не слышит его и повторяет:
– Боже…
– У меня другое имя. Скажи его.
Он убирает один палец, и она протестующе стонет.
– Скажи мое имя.
Она открывает рот, смотрит ему в глаза и туман рассеивается. Он чувствует, как ледяным хрусталем оборачивается ее страсть, и он снова возвращает свою маску. Ему плевать на ужас в ее глазах, он ничуть не раскаивается. Он не позволит ей нанести удар первой. Не она. Не имеет права.
Он отпустил ее, отвернулся, приводя себя в порядок.
– К чему это лицемерное притворство, леди Элфорд? – Он выдерживает ее растерянный взгляд. Ему смешно, но смеяться не хочется. – Словно я покушался на вашу девственность…
Она отшатнулась, как от удара. Он ожидал пощечины. Нет, сдержалась. Но ему хотелось ее спровоцировать, вывести из себя, чтобы она почувствовала такую же боль. Ноющую, липкую, которую невозможно отогнать, о которой невозможно забыть.
Он не позволит ей отряхнуть перышки и продолжить спокойно жить. Она перевернула его жизнь вверхтормашками. Он нанес ей второй удар, более острый.
– Это была игра, сладкая. От начала
Она вздрогнула, покачнулась. Не упадет? Нет? Какая жалость. Он бы с удовольствием наступил на ее черное сердце. Да. Сердце. В него он нанес третий, контрольный удар.
– Неужели ты всерьез надеялась, что я позарюсь на подпорченный товар? Я уже говорил раньше: ты не подходишь ни на роль жены, ни на роль любовницы для моего брата. И если ты не годишься для виконта, менее всего тебя можно представить рядом с графом.
Он послал ей надменную улыбку и вышел.
Глава 28
Спустя несколько дней после визита графа, Мэри заставила себя выходить из комнаты, потом – из дома, а чуть позже ЭлфордХауз, это старинное имение в глубинке Англии, взяло ее в свои объятия. Лето прикасалось к ее лицу жарким ветром, духота убивала аппетит и оттачивала фигуру, гордость берегла глаза от бесполезных слез, а тоска и давящее чувство одиночества подталкивали к общению.
Она объехала имение, заново познакомилась с арендаторами и рабочими, и даже дала обещание присутствовать на деревенском празднике, хотя последние пять лет Элфорды игнорировали это событие. Она привыкла думать о себе как о леди Элфорд, но не считала нужным вести себя как прежняя леди Элфорд.
Другая… Нет, она больше не звала ее так. И больше не считала чужой. В последнее время между ними установилось нечто вроде тонкой связи, и если накатывало отчаяние, они могли даже обменяться одной-двумя фразами. Потом образ Мэри расплывался и исчезал, но послевкусие оставалось приятным. Она не видела ненависти в глазах двойника, и не испытывала ненависти к ней. Они обе приняли случившееся.
Несколько раз Мэри лицезрела Пола рядом с двойником, но его образ был расплывчатым и, если можно так выразиться, холодным. Она не пыталась заговорить с ним, считая, что это бессмысленно и… не нужно ни ей, ни ему. Даже если она и вернется в свое время, они уже не смогут быть вместе. Пол не нужен ей, а она не нужна графу. Все верно, все так и должно быть.
И тем не менее, Мэри желала, чтобы у двоих этих мужчин жизнь сложилась, чтобы они получили то, чего хотят и чего достойны. Возможно, и вышло бы у нее с графом крутить амуры, если бы не потеря девственности в будущем, которое, в общем-то, было ее прошлым. Но этот факт уже не изменить, как и тот, что вопреки сильному желанию, она не могла выбросить графа из мыслей.
И злилась на себя за то, что отдалась в свое время другому, и понимала, что злость пуста. Они из разного времени. Они не созданы друг для друга. Граф будет счастлив с достойной его девушкой, а она… Плакать уже не хотелось. Кричать – иногда, выть – временами, а все больше раствориться в пространстве, убежать от невыносимой боли. Ведь наверняка придется через это пройти. Почему не сейчас?