Притяжение

Ann Lee

День рождения Руслана, дед с бабкой при жизни, всегда отмечали. Никогда не пропускали, и всегда накрывали стол и дарили подарки, даже когда он уже подрос, и не особо нуждался в этом. Но дед всегда говорил ему, что жизнь, это великий дар, и праздновать день, когда ты появился на свет, необходимо.

Когда Руслан жил с отцом, про этот день нередко забывали, считая что, маленький мальчишка навряд ли запомнит праздник, а про подарки и подавно никто не заморачивался.

Дед же с бабкой, всегда находили и деньги и время на него, поэтому так повелось,

что на день рождение он ездил к ним на могилу, чтобы помянуть и поблагодарить лишний раз.

Руслан смотрел вдаль, сквозь, неровный ряд памятников, туда, где был выход, и в машине его ждала Вика.

Его будоражила та незримая связь, что установилась у него с царицей. И в то же время злила и раздражала, потому что он был зависим.

Тогда, неделю назад он попытался объяснить ей всё ту глубину, его влипания в неё, и казалось, она поняла тогда. Но от этого ему не легче.

Он никогда ещё, никого, так не любил. Это он мог сейчас сказать с точностью в сто процентов. Да даже в тысячу.

Такого коннекта, такой тяги, такого, блядь, прихода, он не испытывал не от одной женщины. И ведь он это понимал, пришёл уже к этому, и всё равно ловил себя на мысли, что ради неё он готов на всё. Лишь бы она улыбалась, была довольная, счастливая. Он даже скрепя зубами признался себе, что если бы она ушла от него, по доброй воле, и была бы счастлива с другим мужиком, он бы не остановил бы. Не заставил страдать. Да, сам бы сдох. Но её бы не тронул.

Она наполняла его светом. Наполнял смыслом. Да он не особо умел выражать все эти чувства, в силу своей ущербности.

Если говорил, то срывался на пошлости, или лишний раз доказывал ей, как она проросла в нём.

Если дарил подарки, то жадно наблюдал реакцию, насколько попал, насколько она искренняя.

Если они были на людях, то всячески всем показывал, что она принадлежит ему, особо помня, как она этого страшиться и стесняется.

Он готов был защитить её ото всех, и от всего.

Готов был носить на руках, целовать и обнимать, почти постоянно.

И в тоже время, старался сдерживать себя в этих порывах. Жил в Руслане страх предательства. С каждым днём он становился всё меньше, но не исчезал до конца.

Если это всё же произойдёт, Руслан даже не представлял что будет дальше, потому что дальше не было ничего. Пустота.

Вот и сейчас, вместо того чтобы предаться воспоминаниям, и посидеть в умиротворяющей тишине погоста, он пялиться туда, где его ждёт она, и отчаянно хотел к ней.

Ему кажется скупой и скрипящий смех деда. Как если бы он был рядом сейчас, и снисходительно хлопал бы его по плечу, приговаривая «Молодо, зелено».

— Да дед, попал я, — грустно усмехнулся Руслан, кладя ладонь на холодный гранит.

Он никогда не считал зазорным говорить с умершими, особенно здесь, в месте их упокоения. Порой и вовсе приезжал, и мог, молча просидеть, мысленно представляя, что дед сидит рядом. А мог так же тихо, и не спеша выложить всё что накипело.

Но сегодня хотелось покончить с

этим побыстрее и вернуться к ней. И снова, по какой-то иррациональной причине сдерживал этот порыв. Не мог полностью окунуться в это искрящееся счастье, не мог им наполниться до конца, и в этом, наверное, он и был неполноценным, ущербным. Не мог открыться полностью, сам не понимая, чего опасался.

Но как только он покинул кладбище, и пошёл к парковке, где стоял его автомобиль, он не смог сдержать порыв, чтобы не прижать её к себе, не обнять.

Она стояла возле машины, тоже смотрела вдаль, и тоже ждала его.

Вьющиеся распущенные волосы, лежали на плечах. На узком личике сверкали глаза. Губы, самые красивые в мире, которые он никогда не устанет целовать, алели словно вишни.

Он усмехался про себя, находя прелестям царицы такие пошлые сравнения, романтик, блядь, недоделанный. Но ничего не мог с собой поделать. Она будила в нём всё самое лучшее, пусть и лучшего и светлого в нём было немного.

День был тёплый, и на ней было лёгкое платье. Простое, длинное, синее в мелкий горох, и в тоже время оно так ей шло. Обрисовывало её фигуру, не скрывая, изгибов фигуры, и её положения, но в то же время, без пошлого и дешёвого обтягивания. Ветер шевелил лёгкий подол, играя тканью юбки, путая его в узких лодыжках. Он любил сжимать их в ладонях, его пальцы полностью смыкались на тонких косточках, оставляя потом на светлой, нежной коже следы от его пальцев.

Любил вести красные борозды, по её гладкой коже ног вверх, следом чертя носом, хапая её сладкий аромат. До самой развилки, до розовых складок. Зарываться в её влажный жар, и жрать её запах, её вкус, впиваясь пальцами в пышные ягодицы, чувствуя, её ответную дрожь.

А потом разносить её вкус по натянутой коже живота, и нежной плоти мягкой груди. Впиваться зубами в изгиб плеча, терзать жадными поцелуями, шею, ключицы, плечи, и наконец, добраться до искусанных губ. Впиваться в них, то жёстко, прикусывая упругую плоть, то нежно сцеловывать сладкий аромат, и наслаждаться её стонами и криками, когда полностью погрузившись в неё, входить, толкаться до предела.

Руслан осознавал, насколько приземлена его любовь к Вике. Замешана на низменных инстинктах. Пошлая и порочная. При виде неё, ему всегда хотелось её подмять под себя. Обозначить её статус. Показать всем кто трахает эту сучку. Но наряду с этим, и видимо это она пробуждала в нём, ту малую хорошую его часть, он не мог не испытывать к ней нежность.

Он иногда ловил себя на этом незнакомом тонком чувстве, когда ты боишься дотронуться даже грубым словом, и тогда что-то горячее топило в его груди. Не хватало слов, не хватало мыслей. Он просто застывал в этом моменте, пережидая эти странные и такие не свойственные ему чувства. Не умел он реагировать на такие тонкие материи. Его не научили, и он сам не считал их важными. А с Викой хотелось, уметь быть нежным, трепетным, говорить красиво, прикасаться мягко, ловить во взгляде ответную дрожь.