Притяжению вопреки

Навьер Рита

* * *

Моя синеглазая не обманула. Пришла, даже раньше, чем я ждал. И с того дня мы встречались каждый вечер. Секс у нас был улётный, конечно, но, что удивительно, мне с ней нравилось просто быть. Разговаривать, валяться в обнимку на диване, мастерить что-то к ужину и даже выписывать круги по заснеженным дворам.

Никогда со мной ничего подобного не происходило. Никогда я так не прикипал к человеку, не привязывался так, чтобы прямо физически ощущать в нём потребность. И плохо переносил даже кратковременные разлуки. Хотя днём,

когда её не было, я работал над программой. Тем и спасался от тоски.

Иногда, обнимая её спящую, чувствовал снова ту тревогу, которая терзала меня в первую нашу ночь. Если совсем уж честно, это тягостное и смутное ощущение возникало теперь нередко. И порой в самый неожиданный и необъяснимый момент.

Например, на дне рождения у Паши.

Я, конечно же, взял с собой Аниту. Она, правда, упиралась немного: неловко, никого не знаю, не люблю компании… Но когда я сказал, что тоже в таком случае не пойду (это не был шантаж, просто мне реально без неё никуда идти не хотелось), она уступила. Тем более и компания была скромная: всё те же лица — Паша, Сёма и девочки из бухгалтерии.

Гуляли мы в кафе, неподалёку от нашей конторы. Ну и от бизнес-центра, где работала Анита. В кафе было всё по-простому — демократичные цены, разношёрстная весёлая публика, караоке.

Девчонкам сначала моя синеглазая не понравилась. Сочли, что она смотрит на всех свысока. Но я-то уже знал Аню и понимал, что она так держится, когда самой не по себе. Ну типа защитной реакции.

Она вот терпеть не могла гулянки. На дух не выносила, когда пьют. И это не было позой — её реально передёргивало и мутило от отвращения, когда видела пьянчужек. Ну и сама, конечно, не употребляла. Самое большее — могла пригубить со мной немного вина. Но это не пьянка, это романтик. А тут… Конечно, мы глушили пиво стаканами. Ну а какой взрослый хэппи бездей без выпивки?

Но Анита старалась: улыбалась натужно, отвечала на вопросы, которыми парни её прямо засыпали: а кто ты? А откуда? А как с Эйсом познакомились? А у вас всё серьёзно?

В общем, не отставали, пока я их не приструнил.

— Тебе, Аня, с Эйсом повезло, — резюмировал совсем уже пьяненький именинник. — Он хороший.

— Я знаю, — вежливо улыбнулась она.

— Вообще, настоящий мужик. А умныыый! Капец просто!

— Да, я знаю.

— Да-да, умный, — поддакнул Сёма.

— Ты прости нас, Эйс, — Паша обратился ко мне вдруг так проникновенно, будто вот-вот заплачет. — Мы же, знаешь, тебя вначале это… не выносили… плохо про тебя думали…

— Ага, — снова с ним согласился Сёма, — ваще тебя сначала терпеть не могли. Думали, выпендрёжник. Понты одни. Злились, нафига тебя Сергей Иваныч вызвал. Типа, мы дураки, что ли, совсем? Сами ничего не можем? А щас видим: как ты — не можем. И эта Инга ещё, коза, подзуживала. Ну, типа, что директор кого-то из нас уволит, а тебя возьмёт вместо.

— Да, Инга и щас ходит с козьей рожей, — Паша скривил свою покрасневшую от выпитого физиономию и жеманным голосом произнёс. — Фу, подумаешь, этот ваш Эйс. Тоже мне Мегамозг. — Потом своим голосом добавил: — А ты же реально Мегамозг!

Я

взглянул на Аниту, она улыбалась, насмешливо приподняв бровь.

— Ладно вам, — я решил, что на сегодня хватит панегириков в мою честь. — Восторгайтесь мною мысленно, а то я скоро начну краснеть, как девочка.

— Да брось! Мы же от души! — Паша разошёлся. — Я посмотрел это твоё приложение — это же бомба! За такой короткий срок такую вещь сварганить… я в шоке! Ты вообще самый крутой. Круче Моцарта, кто бы что ни говорил.

— А Моцарт тут при чём? — спросила Анита.

— Да он не про композитора, — пояснил Сёма. — Ну среди хакеров есть такие уникумы, как вот наш Эйс или этот Моцарт. Крутые, в общем. Считается, что последний прям вообще… непревзойдённый. Только он куда-то сгинул… Да и когда был — не особо контачил с народом, да же, Эйс?

— Надо же! Гений-социофоб? Интересно было бы с ним познакомиться. Ну а Моцарт-то почему? — оживилась вдруг Анита.

И, наверное, именно в тот момент в душе закопошилась тревожное чувство. Совершенно иррациональное и необъяснимое. Хорошо же всё… было.

— Ну, язык программирования есть такой — Моцарт Оз, — пояснил Паша. — Сложный, мало кто его вообще знает. А он на нём такие вещи выдавал, прям симфонии. Ну вот и прозвали. Но он правда, как в воду канул. Давно о нём ничего не слышал.

Мне вдруг расхотелось пить, гулять и веселиться. И хотя Паша, Сёма и бухгалтерия упрашивали побыть ещё, я не остался. Пропало настроение.

Мы взяли такси и до самого дома ехали молча. Она нашарила мою руку и легонько сжала. Я повернулся к ней, поцеловал в щёку. А дома Аня вдруг спросила:

— Тебе стало неприятно из-за того, что так расхваливали какого-то Моцарта? Поэтому ты так помрачнел и заторопился уйти?

— Вовсе нет. А я помрачнел?

— У-у, ещё как! Я даже подумала, что ты ревнуешь. А почему тогда? Что тебе так испортило настроение?

И я даже не знал, что ответить. Не говорить же: ты знаешь, у меня плохие предчувствия. Ну, тупость же. Да вообще бред! Я сам это понимаю, но поделать ничего не могу. На душе будто кошки скребут.

— Не знаю, устал, наверное.

Она подошла ко мне, заглянула в глаза, улыбнулась, обняла, сцепив руки за моей спиной.

— Я хочу, чтобы ты знал. Для меня ты лучше всех на свете. Для меня ты — самый крутой, самый умный, самый-самый, непревзойдённый.

Она перестала улыбаться, но не расцепила объятий и взгляд не отвела. И я неожиданно для себя самого сказал ей просто:

— Я тебя люблю.

Несколько секунд она молчала. Просто смотрела в глаза и молчала. А потом чуть слышно прошептала:

— Я тоже тебя люблю.

Однако после этих слов она погрустнела, отошла от меня, да вообще как будто в глубокую хандру погрузилась. И как я её ни тормошил — бесполезно.

— У нас с тобой сплин как переходящее знамя, — невесело хмыкнул я.

Только ночью, в постели, она снова ожила, распалилась, стала отвечать на ласки. А меня как прорвало — сказав один раз это «люблю», я шептал ей признания снова и снова.