Приватизация по-российски
Шрифт:
Наши противники находили кучу аргументов против быстрой, бесплатной массовой приватизации. Если еще вчера нас призывали отдать фабрики рабочим, не понимая при этом последствий для экономики страны, то теперь нам говорили:
— Продажа акций предприятий за деньги — это единственный экономически обоснованный путь, это дополнительные средства в бюджет, это появление эффективного собственника.
Слова были вроде и правильные, но я думаю, что главная цель той полемики была другой: затормозить приватизацию любой ценой! Наши оппоненты понимали: после того как механизм массовой приватизации будет раскручен, остановить его окажется невозможным.
У нас же голова болела о другом. Мы видели: действовавшая программа приватизации противопоставляла
Изучили мы, например, опыт польской приватизации. Там начали продавать собственность на денежных аукционах. И что же? Из-за отсутствия иностранных и внутренних инвестиций продажа за деньги двигалась черепашьими темпами и приносила бюджету не такие уж большие деньги. За первые два года реализации программы (с середины 1990 года до середины 1992 года) удалось продать контрольные пакеты акции только тридцати двух крупных и средних предприятий. Это принесло в бюджет всего 160 миллионов долларов — намного меньше запланированного.
Ну и что, польский опыт перенимать? А ведь нам надо было приватизировать 25 тысяч крупных и средних предприятий. Даже если бы удавалось пропускать через денежные аукционы не по 15, а по 150 предприятий в год, приватизация в России длилась бы больше полутора столетий! Рассчитывать на серьезное пополнение бюджета и на крупные инвестиции тоже особенно не приходилась. Иностранный капитал не пошел бы в 1992 году в Россию: очень уж низка была тогда инвестиционная привлекательность нашей экономики. Отечественный же капитал в то время обладал очень небольшими ресурсами и не мог полноценно участвовать в коммерческих продажах.
Более демократичной показалась нам чешская модель приватизации. Там, по крайней мере, каждый гражданин мог получить приватизационные чеки и свободно принять участие в аукционе. Однако копировать целиком и полностью эту модель массовой приватизации мы тоже не могли. Чехословакия — страна маленькая, и вместо многих чековых аукционов у них проводился один-единственный, на котором продавались одновременно акции всех предприятий. Система была жутко централизованной. Представьте себе: из одного места нужно было собирать все заявки на все предприятия сразу (общим числом что-то около 200) и затем находить такие цены, по которым эти предприятия можно все одновременно продать. Понятно, что такая система для России не подходит: невозможно из Москвы продать 25 тысяч предприятий. Но вот сама идея использования приватизационных чеков на специальных чековых аукционах нас заинтересовала. Впрочем, нам сразу было понятно, что и сами российские чеки, и правила их хождения должны существенно отличаться от чешского варианта. Например, в Чехии каждый гражданин страны получал целую книжку, в которой было несколько чеков. Принимая участие в аукционе, можно было подать заявку сразу на акции нескольких предприятий — с каждым чеком в отдельности. Нам показалось, что это излишне сложно, особенно в стране со 150-миллионным населением.
И еще нам не понравилось, что в Чехии приватизационный чек нельзя было продавать за деньги. Воспользоваться им можно было только по прямому назначению. А если людям акции совершенно ни к чему, не хотят они с ними возиться? Нам представлялось, что более демократичным будет вариант, при котором чек можно продать, чтобы выручить за него хоть какие-то деньги. Кроме того, такая система позволяла с самого начала формировать крупные заявки на чековых аукционах.
Кстати, в последующем жизнь доказала, что мы были правы. Многие коммерческие структуры занимались чековой приватизацией именно таким образом: скупали чеки, подавали большие заявки и покупали целые предприятия уже на чековых аукционах. Нельзя, конечно, говорить, что таким образом сразу же формировался
Одним словом, после изучения мирового опыта приватизации мы подготовили свою программу. Можно сказать, что в чем-то она оказалась несколько ближе к чешскому варианту, чем к польскому, но, в целом, была абсолютно самостоятельной и оригинальной, чисто российской. Главная идея массовой приватизации заключалась в том, что все граждане страны должны получить льготный (бесплатный) доступ к собственности. Под эту идею выстраивался и механизм массовой приватизации.
Всем гражданам, включая детей, за плату в 25 рублей предлагалось получить приватизационные чеки номинальной стоимостью в 10 000 рублей. Каждый гражданин имел право продать свой чек без ограничений; участвовать в чековых аукционах, где чеки обменивались на акции приватизированных предприятий; вложить его в чековые инвестиционные фонды. Рабочие приватизируемых предприятий, кроме того, могли использовать чек для покупки акций своего предприятия в ходе закрытой подписки.
Система приватизационных чеков была введена указом Президента в августе 1992 года. Чеки выдавались с октября по февраль. 144 миллиона граждан России, почти 97 процентов всего населения, получили чеки. После этого переход к частной собственности в России уже трудно было остановить. Если бесплатную массовую приватизацию можно назвать компромиссом с большинством населения страны, то этот компромисс, несомненно, стал самым важным политическим и экономическим решением в ходе российской приватизации.
ОТДАТЬ МОСКВУ — НЕ ЗНАЧИТ ПРОИГРАТЬ
С самого начала проведения приватизации мы готовились к политическим атакам оппонентов. И жизнь каждый день снова и снова доказывала нам, что приватизация в России — это не только, а может, даже и не столько экономическое мероприятие, сколько жесточайшее политическое сражение.
Конечно, склонив на сторону приватизации директоров и основные массы населения, мы по большому счету могли бы праздновать победу. Однако мы понимали, что ликовать рано. Приватизацию атаковали с самых разных сторон, и у меня осталось ощущение накатывающихся одна за другой волн таких атак. После мощного наката директората в 1992 году запомнился тяжелый 1993 год, когда приватизацию усиленно атаковал Хасбулатов со своим Верховным Советом. Серьезное сопротивление приватизации оказывали и достаточно влиятельные политические группы, прежде всего региональные лидеры и руководители министерств и ведомств. И те, и другие понимали, что приватизация подорвет их контроль над предприятиями, над собственностью, и не хотели сдаваться без боя.
Дискуссия Лужкова с Чубайсом по поводу московской приватизации не исключение. Терять контроль над предприятиями города московскому правительству не хотелось. Хотя дело не только в этом. Лужков вообще последовательно проводил свою политическую линию, критикуя реформы федерального правительства и отстаивая особый, “московский” вариант реформ. Я порой думаю, что если бы Чубайс предлагал проводить приватизацию за деньги, Лужков бы потребовал бесплатной раздачи имущества. Поэтому считаю, что Чубайс поступил мудро, как Кутузов: он отдал Москву, но выиграл войну.
Прямой резон воевать с приватизацией был и у руководителей министерств и ведомств: акционирование серьезно подрывало их власть. Ведь в 1992 — 1994 годах через акционирование прошли свыше 20 тысяч предприятий, на которых работало свыше 2/3 промышленных рабочих. А значит, они уже не нуждались в опеке главков, трестов, управлений, министерств: собственность сплошь и рядом переходила под управление советов директоров.
Сопротивление отраслевики вели в основном на двух фронтах. Во-первых, они прилагали массу усилий, чтобы либо запретить приватизацию, либо закрепить в государственной собственности пакеты акций как можно большего числа предприятий. Во-вторых, они пытались провести акционирование по-своему, по-министерски, путем создания подконтрольных им холдингов.