Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
Оля быстро сошлась характерами с сыном и невесткой, ну а мама никак не хотела признавать Олю женщиной.
– Я слышала, что в Москве существуют однополые браки, неужели у вас такой, а? Как стыдно!
– тихо говорила она мне.
Соседи по дому видели, как Оля в джинсах, закинув ноги на ветку олеандра, с сигаретой в зубах, 'резалась' с сыном во дворе в карты. И они тоже отказались признавать в ней женщину, тем более жену 'большого абхазского учёного'. Гомосексуализм на Кавказе исторически широко распространён,
Вернулись мы в Москву - и не можем выйти из метро к своему дому, не выпускают. Мы вышли с Таганской-радиальной и увидели на площади огромную толпу народа. Мы решили, что это связано с Олимпийскими играми, но заметили, что все взоры направлены на Театр на Таганке.
– Что случилось?
– невольно спросили мы у людей.
– Высоцкий умер!
– ответили сразу несколько человек. Это было настолько неожиданно, что мы аж онемели.
– Власти убили, не иначе!
– подумал я, - но формально оказался неправ.
Оля заплакала, мы постояли ещё немного, и пошли домой. Помянули любимого барда и занялись своими делами. Меня ждал трудовой год, а что ждало Олю - не знаю. Скорее всего, опять 'халтура' с Моней, игра на гитаре и пение. Рисование Оля забросила, как только узнала у 'спецов', что у неё нет 'школы'. Так всё оно и оказалось - 'халтура' у Оли с Моней была, а былой близости с ним уже не возникало. Близость, зато, была у нас.
Я регулярно ходил в ИМАШ, нужно было работать с Моней по его докторской тематике. Ося успешно защитил диссертацию и уехал работать в Киев, на прежнее место. В Москву он приезжал часто.
Как-то я увидел Инну, она весело меня приветствовала и таинственно пригласила в свою комнату после работы. 'Не иначе, понравилось в Расторгуево и хочет повторить!' - решил я, но ошибся. В шесть вечера я зашёл в комнату к Инне и увидел на столе колбу с какой-то жидкостью, бутылку газировки и два гамбургера. По какому-то случаю пьянка, и это неплохо!
Инна заперла дверь, чтобы не беспокоили уборщицы, и мы врезали за встречу. В колбе оказался спирт, его иногда выдавали, как мы шутили, для 'протирки электронной оптики'. Уже захмелели, а причины 'застолья' я не обнаруживаю.
– Инна, - не выдерживаю я, - скажи, в чём дело, ты снова хочешь переспать со мной или к чему мне готовиться?
– Нет, - фыркнула Инна, - про это забудь, а вот красивую бабу я тебе 'подобрала'. Она, оказывается, как-то видела тебя и 'не возражает'! Едем?
Кто же будет возражать против красивой бабы, тем более, что она сама 'за'? Я позвонил Оле, предупредил, что еду по делам, и мы с Инной выпили за успех 'безнадёжного дела'. Если бы Инна знала, за какое 'безнадёжное дело' она пьёт!
Мы остановили горбатый 'Запорожец', который вела дама. Она согласилась подбросить нас, хотя предупредила,
– Я езжу очень медленно, но зато не возьму с вас денег!
– весело предупредила она.
Инна села с ней рядом и показывала дорогу. Почти через час я увидел, что мы подъехали к дому:Тамары маленькой!
– Инна, ты что мне голову морочишь!
– вскричал я, - или я не вижу, куда мы приехали?
Инна поблагодарила даму-водителя, извинившись за мою горячность, и мы вышли.
– Я тебя веду к Людмиле, помнишь такую красивую женщину?
– пояснила мне Инна.
– Она с мужем развелась и сейчас свободна. А Тамару не бойся - у неё полно поклонников. Она ушла из Академии Наук и сейчас работает официанткой в ресторане 'Охотничий'. Ты представляешь, какой у неё там контингент? Приходит домой к часу ночи, а встаёт поздно, ты её и не увидишь.
Людмила действительно была очень красива, и я, будучи подшофе, зайти согласился. Пошли мы 'через магазин', где я прикупил вина. Пока Инна звонила в дверь, я стоял поодаль с бьющимся сердцем. Наконец, Людмила открыла, и я прошмыгнул к ней в комнату.
Было около девяти вечера. Мы прилично набрались, сидели, шутили, смеялись. Было жарко в комнате, и я разделся до плавок. К тому же я так выглядел выгоднее, чем одетый.
Когда пьёшь много вина, извините, часто бегаешь 'куда король пешком ходит'. Я выразительно посмотрел на Людмилу:
– Иди так, там все спят, - успокоила она меня.
И я пошёл, карабкаясь за стены темнющих коридоров, с трудом вспоминая дорогу в туалет, когда я по ночам ходил туда из комнаты Тамары. После яркого света в туалете, дорога назад показалась ещё темней и запутанней. Я, напрягая всю свою память, шёл на 'автопилоте'; наконец, я нащупал дверь и, открыв её, вошёл.
В комнате горел ночник, и у кровати почти раздетая Тамара снимала с себя чулки. Ничего, не понимая, я замотал головой. Тамара взглянула на меня и спокойно спросила:
– Нурик, это ты?
Я закивал, дескать, да, она не ошиблась.
– Откуда ты?
– продолжала Тамара, не меняя тона.
– Из дому, вестимо, - с сомнением, ответил я.
– Прямо так в плавках и шёл?
– не удивляясь, спросила Тамара.
– А то, как же! Нам, грузинам, всё равно:- но дальше не стал продолжать.
– Садись, коли пришёл, - пригласила Тамара и накинула халатик.
Я присел на детскую кровать с проваленной сеткой, и колени мои тут же оказались выше головы.
В таком положении застала меня разъярённая Инна, отворившая дверь без стука. С Тамарой она и не поздоровалась.
– Вставай, пьянь, мы тебя по всей квартире ищем!
– кричала она, пытаясь натянуть на меня свитер, - уже думали, что ты в унитаз провалился!
– Инна, добрый вечер, - спокойно поздоровалась Тамара, - присядь, поговорим спокойно!