Привет от Вещего Олега
Шрифт:
— Видите, я сфотографировала это в крепости, три недели назад. В ту же ночь эта фибула пропала. А теперь ее предлагают к продаже в Петербурге, и хорошо, если еще не купили!
Шестопалов почесал в затылке: видимо, перспектива расследования его нисколько не привлекала. Еще раз осторожно нажав на кнопку старта, он снова просмотрел картинки, и деловито осведомился:
— И много вы опознали на этих снимках, госпожа Карлссон?
— От восьми до двенадцати предметов, — ответила Малена. — Просто мне трудно сказать на сто процентов, ракурсы разные. Я датирую их десятым — тринадцатым
— Тогда точно особая ценность, — вздохнув, подытожил милиционер. — Но вот я пока, хоть вы меня режьте на части, девчонки, не могу дело возбудить! Ведь у меня на руках нет никаких доказательств, что эти штуки существовали, вы меня поймите правильно, госпожа Карлссон, — он умоляюще посмотрел на Малену, — документально они нигде не были подтверждены, преступники, если вы все правильно думаете, и впрямь не дураки!
Лицо Малены сделалось печальным, голубые глаза подернулись слезами; Шестопалову стало ее жалко:
— Да вы не расстраивайтесь, гражданочка… То есть не гражданочка… Но все равно. Дело я пока не могу возбудить, это правда. Но могу начать проверку и в рамках, так сказать, оперативно–розыскных мероприятий опросить, скажем, руководителей экспедиции, при условии строжайшей конфиденциальности. Может, прояснится чего. — Он засуетился, сбегал в дом, принес кувшин молока, три кружки и хлеба. — Да я же теперь и сам заинтересован в этом расследовании!
Еще немного поговорив с милиционером о версиях, мы условились действовать сообща и немедленно ставить друг друга в известность о каждом новом факте. Провожая нас к выходу, Шестопалов вдруг остановился и хитро спросил:
— А знаете, девчонки, что мне покоя не дает? Ведь вот ты, Лиза, дочка профессора, Клавдия его племянница. Почему же вы пошли ко мне, хотя ему могли бы, наверное, даже более откровенно все рассказать?
Надо полагать, он рассчитывал поймать нас на этой неясности и узнать, что в случае разговора с дядей Мишей наши фантазии стали бы видны на первых же минутах? Как бы не так! Я начала спокойно пояснять:
— Все равно, в конце концов, пришлось бы обращаться к вам. Так лучше это сделать быстрее, не дожидаясь каких–то новых проявлений. Во всяком случае, все знакомые милиционеры всегда говорили мне: заподозрила что–то — не теряй времени, сигнализируй в милицию! Может, удастся чего предотвратить. Да и расследовать так легче, наверное?
Он кивнул с уважением: еще бы, после такого пассажа о пользе своевременного содействия правоохранительным органам мною гордился бы даже мой придирчивый братец Макс, не то что добрый сельский участковый! Тут и Лизка вставила свое веское слово:
— К тому же мой папа своеобразный человек. Он ни за что не поверит в плохое, связанное с кем–то из его знакомых. Даже если своими глазами увидит, бросится искать доказательства, что это ошибка. Он и в работе так же — скажите ему, что император Юстиниан ел рабов на завтрак, он попросит доказательств, но, в конце концов, поверит, ему до этого Юстиниана дела нет. Но попробуйте обвинить в том же какого–нибудь Кнута Великого, предводителя викингов! Не советую, потому что папа тут же бросится доказывать,
Шестопалов хмыкнул, соотнося Лизкины рассказы с собственными наблюдениями и соглашаясь с ее выводами. Чтобы окончательно сломить его сопротивление, я напомнила:
— А к тому же Малена уже обращалась, правда, не к дяде Мише, а к профессору Северову, но что это изменило? Ценностей даже следа не нашлось, а ее обвинили в некомпетентности! Так что по всему выходит, что обращение к вам было для нас единственным разумным выходом.
— Или собственное расследование, — предложила альтернативу Лизка.
Шестопалов замахал руками:
— Вот только самодеятельности этой мне не надо! Это вы в Питер возвращайтесь, и там хоть альтернативное ГУВД открывайте. А здесь у меня диктатура закона, — гордо произнес он, открывая нам калитку.
Участковый скрылся в доме, а Лизка, выразительным жестом пристегнув ремень, уже крутила руль, когда на дорожке вдруг показалась округлая светлая фигура, державшая в руке объемистую авоську с хлебом и парниковыми огурцами. Приглядевшись, мы узнали Машу, которая с большим интересом рассматривала нашу машину, словно прикидывая, что это дочке Михаила Владимировича делать у милицейского жилища.
— Вот черт! — Выругалась Лизка. — Похоже, она за нами следила!
— И что, по–твоему, получается, она преступница? — Хмыкнула я пренебрежительно. — Может, она просто вездесущая в этой местности?
Лиза пожала плечами:
— Все равно. Результата это не меняет. Надо срочно ей что–нибудь внушить, пока она не включила мыслительный аппарат на полную. — И, опустив стекло, Лизетта замахала Маше рукой, приглашая ее подойти к машине. Та не заставила просить себя дважды — надо отдать ей должное.
— Привет! — Мерзко улыбнулась ей Лизка. — Ты в крепость? Могу подвезти. Правда, не всегда у меня выходит достойно справляться с машиной, вот, взяла и заглохла прямо у чьих–то ворот, того и гляди, хозяин выйдет и скажет все, что думает о моей манере вождения! Надеюсь, это все же бабуля какая–нибудь, которая не будет сильно ругаться… — Она притворно вздохнула.
— На самом деле это дом местного участкового, — авторитетно поставила нас в известность Маша.
— Ой! — Весьма артистично отреагировала Лизка. — Тогда надо делать ноги, то есть колеса! Садись быстрее, Маша!
Толстушка довольно энергично втиснулась на заднее сиденье, водружая свой пышный торс, а за ним и объемистую авоську рядом с Маленой.
— Ой, а что это у вас? — Поинтересовалась она, совершенно бестактно кивая на лежавший на коленях у шведки ноутбук в портфельчике. — На компьютер похоже!
— Это палитра, — холодно соврала Малена, не моргнув глазом; научилась у Лизки, тоже мне!
— Зачем палитра? — Откровенно удивилась Маша.
— Краски смешивать, — тем же тоном ответствовала шведка, ничуть не заботясь о дружбе народов. — Я иногда рисую пейзажи акварелью.