Привет от Вещего Олега
Шрифт:
— Так вот, молодой человек, — строго сказал ему Иван. Насколько я ее знаю, а знаю я ее, смею сказать, неплохо, Клавдия боится только крыс. Ну, и тяжелых болезней. Все остальное, включая общение с уголовным элементом, в ее сознании котируется по пятибалльной шкале как более или менее удачные средства разнообразить жизнь. Поэтому вы бы не строили себе иллюзии, примите добрый совет.
— Да что вы понимаете в этом! — Заносчиво выпалил Олег. — Я говорю вам, она готова стать моей, но боится признаться в этом ему!
— Вот именно в этом я и понимаю, — спокойно сказал Ванька. — Будь все так, я
— Да вам–то что с того? — Олег начинал сердиться. — И кто вы вообще такой?
— А я, деточка, — сказал Иван почти нежно, — тот самый уголовник, которому она боится признаться в обуявшем слабую женскую душу внезапном чувстве к вам.
Удивления Олега хватило на пару минут. За которые Маша закончила телефонный разговор и поспешила присоединиться к ним. Не обращая на нее внимания, сердцеед Кружкин заявил с вызовом:
— Так она ваша жена?
— Во всяком случае, так записано в моем паспорте, — вежливо ответил правообладатель. Жаль, я не видела в этот момент лица толстухи Маши: судя по наступившей тишине, нарушенной только тихим осторожным всхлипом, девица была до крайности поражена, в том числе, видимо, полнотой собственных откровений перед незнакомым человеком — и, как выяснилось, одновременно и самым удачным, и самым нежелательным адресатом. Мне ужасно захотелось выйти на свет и полюбоваться вдоволь.
— Как бы то ни было, вам лучше уйти из ее жизни! — С пафосом вымолвил Олег.
Маша ужаснулась:
— Олег, но ведь если это ее муж… Господи, а я тут такое говорила! — Взвизгнула она, возбужденная своей неожиданной причастностью к чужой семейной драме.
— Да мне наплевать! — Черт, неужели я, сама того не желая, так зацепила парня? Или он просто в роль вошел?
— Поймите, вы уже ничего не можете ей дать, вы старше ее (на целых восемь с половиной лет!), ваша жизнь кончена, тогда как у меня все впереди… — Олега несло уже куда–то совсем не туда; очевидно, это почувствовала и Маша, потому что стала тянуть парня уходить.
— А если нет? — Вдруг спросил Ванька.
— Что — нет? — Переспросил Олег.
— Если вы ошибаетесь насчет того, чья жизнь кончена? Никто ведь не знает, сколько ему на роду написано.
При этих словах Маша вообще впала в предыстерическое состояние и стала силой утягивать Олега, уговаривая его сейчас уйти, а потом успокоиться и поговорить еще раз. Весовые параметры решили вопрос в пользу спасительницы несовершеннолетних, и возбужденная пара с грехом пополам все же удалялась в сторону ворот.
Подождав немного, Иван спустился вниз и позвал меня:
— Клавдия!
Я высунулась из каменной каморки, которую уже начала находить уютной:
— Привет!
— Прежде всего, как ты тут оказалась и что делаешь? — Опередил он мой законный вопрос.
— Это нечестно! — Возмутилась я. — Об этом я должна была тебя спросить! А также о том, как ты понял, что я здесь?
— И все–таки? — Он вошел в мое укрытие, в котором сразу стало немного тесновато. Да я заметил тебя
— Я здесь выслеживаю тебя, — честно призналась я. — Увидела у ворот твою машину и удивилась, что ты явился, не предупредив меня.
— Не предупредив? — В его голосе звучало некоторое удивление. — А кто телефон выключил? Я вчера весь день тебе названивал без малейшего успеха! Приехал к этой вашей хозяйке, тебя там тоже нет, я и отправился сюда. И вот узнал, что ты тут не в исследованиях участвуешь, а мужу изменяешь! — Он пакостно рассмеялся.
— Надо было Лизке позвонить, — заметила я. Черт, неужели я в приступе отупения настолько не желала ничего воспринимать, что даже телефон отключила? Впрочем, ведь не каждый день узнаешь, что на твою жизнь готовилось покушение! Вспомнив об этом, я почувствовала себя совершенно ужасно и пыталась успокоиться сознанием того, что теперь меня есть кому защитить. Однако трехдневный психоз оказался сильнее, и я, уткнувшись в его плечо, разревелась самым дурацким образом.
Он даже удивился:
— Эй, Клава, ты чего это? Ты думаешь, так должны вести себя застигнутые врасплох неверные жены? Но я пока вроде еще не покушался тебя душить или еще каким–то способом лишать жизни!
Я временно прекратила рыдать и посмотрела на него жалобно:
— Ты — нет. А вот кто–то другой постарался! — И снова вернулась к своему «мокрому» занятию, в котором находила теперь даже какое–то странное удовольствие»
Он взял меня за плечи и немного отстранил — так он всегда делает, когда хочет получше осознать, что я хочу сказать.
— Кто постарался? О чем ты говоришь? Что тут у вас случилось? — Он явно вознамерился превратиться в автомат по задаванию вопросов.
— Прежде всего, давай выйдем отсюда, — сказала я, успокаиваясь и пытаясь возвратить мысли в более конструктивное русло.
Мы покинули развалины и хотели было отправиться к машине, но я огляделась по сторонам и, никого не увидев, сказала:
— Пойдем, я покажу тебе кое–что. Хочется услышать твое мнение. — И повела его к бане, где мы на днях едва не угорели по милости какого–то не известного пока доброжелателя. Там почти ничего не изменилось с того момента: мы не стали афишировать происшествие, сказав просто, что плохо проследили за тягой. Я ввела мужа в курс дела:
— Вот эта труба в момент растапливания была абсолютно исправна. А потом вдруг в ней оказался ватник. А в отдушке — шапка. Как ты считаешь, что это за странный показ сельской моды?
Почувствовав себя в родной среде — как–никак, бывший офицер КГБ и отстраненный от дел частный детектив! — он моментально приступил к изучению места происшествия: внимательно осмотрел лестницу, потом забрался наверх и задержался там весьма надолго, буквально обнюхивая трубу и крышу. Пока он с интересом исследовал всю картину, а потом еще и пару раз спустился–поднялся по лестнице, что–то отсчитывая по своим часам, я сидела на лавочке, завернувшись в его ветровку — скорее для бодрости духа, чем для тепла, хотя шел только девятый час, но было неожиданно прохладно. Осмотр длился уже более четверти часа и начинал мне надоедать.