Привет, Париж! Прощай, Париж!
Шрифт:
– Доченьки, – мама крепко сцепила кисти рук и, стараясь не расплакаться, продолжила слегка срывающимся голосом. – На счет папы я и хотела с вами поговорить.
Света села на диван рядом с сестрой, боясь даже дышать.
– Доченьки, – повторила мама. – Мы с вашим папой расстались.
– То есть? – вытаращила глаза Наташка.
– Папа полюбил другую женщину и ушел к ней,– мама выпалила залпом и выдохнула.
– Не фига себе фокус-покус! – еще не веря и не понимая, протянула Наташка. – Наш папа? Полюбил другую? Бросил нас? И ушел к чужой тетке?
– Да, именно
Она не стала биться в истерике, не стала кричать после сказанного. Мама тихо заплакала. Смотрела на дочерей с виноватой улыбкой и по ее щекам бежали слезы. Маленькими ручейками вытекало огромное море боли.
– Мне очень жаль. Я не хотела, так получилось, – мама еле слышно сквозь слезы, стала извиняться и оправдываться. – Но, доченьки, он ушел не от вас, а от меня. Папа вас любит…
Мама что-то говорила, всхлипывая и жалостливо по-бабски причитая. «Никто не виноват. И папа хороший, и я старалась. И что теперь делать? И как мы будем жить? Пришла беда – отворяй ворота. Несправедливо. Кругом несправедливо. А я не смогла удержать, образумить, сохранить. Только я и виновата».
У Светы перехватило дыхание и заныло в груди. Она, зажав рот рукой, смотрела на мамины слезы. Осознание случившегося захватило изнутри, рвалось наружу, разрывая душу на части, но не находило выхода. Ужасно. Будто внезапно на Свету рухнул бетонный потолок. Она еще некоторое время, окаменев, сидела на диване, а потом, наконец-то несколько раз глубоко вздохнув, со слезами кинулась обнимать маму, приговаривая:
– Мамочка, любимая, ты ни в чем не виновата. Мамочка, пожалуйста, не надо так! Ты самая лучшая! Самая-самая! Запомни, ты ни в чем не виновата!
Буквально через секунду к ним присоединилась и Наташка.
Как они плакали, как рыдали! И даже не из-за ухода папы ,а от сочувствия к маминой боли. Дочери хотели утешить. Порог горя, в котором прибывала мама, оказался запредельным. «Не выплачет горе – погибнет синица».
Три горькие женские реки слез, смешиваясь, уносили с собой в грозовые, тяжелые облака солнечные, радужные моменты житейской мозаики.
Впереди – обрамленное венком из летнего колкого сухостоя, неясное будущее. Позади – бесконечный, коварный обрыв, остатками рухнувшего в пропасть моста. В настоящем – горе.
Через некоторое время, несколько успокоившись, женщины пошли на кухню.
– Мам, давай карвалолу накапаю? – всхлипывая, спросила Света. – И себе тоже накапаю.
– Он противный, – поморщилась мама.
– И мне тогда накапайте, за компанию, – Наташка села за стол и громко высморкалась в носовой платок. – Во, жесть какая!
– Пейте, – Света поставила рюмочки с корвалолом перед мамой и Наташкой.
– Ну, за здоровье! – Наташка подняла рюмочку и быстро опрокинула. Потом скривилась. – Какая гадость.
– Девочки, кхорошо, что вы есть у меня, – мама, положив голову на руки, с любовью смотрела на дочерей. – Было так страшно рассказать, я за вас боялась.
– Рассказала ты не все. То есть почти ничего, – Света покачала головой. – Вы поэтому не хотели отмечать серебряную свадьбу?
– Точно-точно! –
– Рассказывать? – понуро переспросила мама.
– Да, – Света полезла в стол за сковородкой. – Мы же ничего не знаем.
– Ладно. Кому чего налить? – мама встала и достала из буфета коньяк, мартини и сок.
– Мартини с соком, – живо откликнулась Наташка.
– И мне, – Света достала бокалы и вопросительно посмотрела на маму.
– Пожалуй, пройдусь по коньяку. Родик из Италии привез. Он дорогой, пить жалко.
– Ты не пьешь, а нервы лечишь, – Наташка ловко чистила картошку. – С луком делать?
– Не, – поморщилась Света. – Лук и мартини не сочетаются.
– А с жареной картошкой мартини сочетается? – ухмыльнулась Наташка.
– Завсегда! – ответила Света и неожиданно зевнула. – Корвалол дошел. Рассказывай, мам!
– В общем, так, – пригорюнившись, начала мама. – Где-то в аккурат перед твоей Светик свадьбой, стала я замечать в Родике странные перемены. То накупил себе кучу всяких дорогих рубашек, костюмов. То букеты стал дарить по поводу и без. Командировки опять же участились, а зарплата уменьшилась. Потихоньку стала Родика расспрашивать про работу. Не случилось ли чего? А он говорил, мол, не беспокойся по пустякам. Я самая лучшая и ждет нас долгая счастливая жизнь.
– Ага, только не вместе! – не удержалась и вставила Наташка.
– Я, признаюсь, особо и не вникала в перемены его настроения – к свадьбе готовились. Думала, зачем настроение портить? У нас с Родиком между собой довольно доверительные отношения сложились. Родик всегда в женском коллективе трудился, я в мужском – и ничего. Ни ревностей, ни скандалов. Да и столько лет прожили в мире, любви и согласии! Поневоле расслабишься.
– После моей свадьбы случилось? – спросила Света.
– Да, по зиме. Сижу я дома одна, сериал смотрю. Родик с работы приехал. Приехал, зашел в зал сел рядом, сел и молчит. Я говорю: «Чего не раздеваешься? Ужин готов, горячий. Твои любимые рыбные котлеты сделала». А он спокойно так отвечает: «Спасибо, я сыт. Поел у любимой женщины». Смотрю на него, глаза таращу и не знаю, то ли он шутит, то ли серьезно. Родик тогда хлопнулся передо мной на колени, руки мои взял и продолжает: «Прости меня, Любочка. Но я больше так не могу. Люблю ее и, что делать не знаю. Дай мне время, постараюсь быстро принять решение. Не хочу мучить ни тебя, ни ее».
– Жесть! Санта-Барбара! – прокомментировала Наташка, переворачивая картошку на сковородке и, зло добавила. – И кто же наша счастливица? Кого наш морально-устойчивый папочка полюбил душой и телом?
– Не надо так о своем отце, – неожиданно сурово прервала Наташку мама. – Родион от меня ушел, а вас вырастил, выпестовал. Лучшего отца и желать нельзя.
– Ладно, поняла. – буркнула Наташка.
– Новую любовь Родика зовут Нина Семеновна Ланская. Она в институт из архитектурного бюро перешла работать. Дизайн преподает.