Привет, Волли!
Шрифт:
— Ну ладно, только немножко. О чём мы поговорим — как мы с мамой были молодыми, как бабушка Хильда-Клара была молодая или как ты был маленьким?
— Давай о том, как я был маленьким.
Когда ты был маленьким, тебе нравились улитки. Особенно ты любил спасать улиток. Помнишь, когда мы ездили в Швецию в гости к тёте Роземари и дяде Тило, ты спасал на дороге огромных виноградных улиток, чтобы их не
— Спасаю, я нашёл в ягодах одну маленькую улитку и отнёс её во двор. Если я спасаю улиток, то, может быть, когда кто-то спасёт меня, если я окажусь в беде.
— Может быть. Ну, а изготовление вонючей чудесной жидкости — это, наверное, в прошлом?
— Нет, я делал её ещё несколько раз.
— А я и не знал.
— Ты был на работе.
— Хм.
— Один раз я очистил ею пятна с дивана.
— Что за пятна?
— У меня какао пролилось. Тогда я смешал новую чудесную жидкость и почистил диван. Даже запаха никакого не осталось.
— Когда ты вылил дорогие мамины духи и налил вместо них в бутылочку самодельные, запаха тоже никакого не осталось.
— Зато магазинные духи давно бы кончились, а наших ещё полный флакончик.
— Когда ты в прошлом году разрезал деньги, то мы с мамой действительно испугались, что нас отправят в полицию и оштрафуют.
— А почему вы боялись, вы же не были виноваты?
— Я не знаю, почему мы боялись. Может быть, потому, что когда мы были маленькие, то люди боялись очень многих вещей. И часто не решались хоть что-то сделать.
— А я не боюсь. Я хоть иногда и получаю в школе за это замечания, но ведь иначе жизнь была бы скучной. Взрослые слишком многого боятся. Вы с мамой боялись собаки дяди Энделя больше, чем я. А на самом деле она очень добрая, однажды он съела у меня из рук целую пачку фрикаделек.
— Теперь я понимаю, почему этот пёс всё время крутился возле тебя. А у тебя есть ещё друзья кроме собаки дяди Энделя и улиток?
— Конечно. Весь класс. И Герман, с которым мы играем во дворе. Можно я позову Германа к себе на день рождения?
— Конечно, можно. А мы ещё не обсудили, что ты хочешь себе на день рождения.
— Новый
— Интересно, зачем он тебе, у тебя же есть локатор?
— Папа, ну что ты смеешься.
— Я не смеюсь, я просто вспомнил, как тот полицейский удивился, когда я ему сказал, что у нас в комнате заблудилась летучая мышь со сломанным локатором.
— Я тоже хочу стать полицейским.
— Почему?
— Потому что они гоняются за преступниками и могут превышать скорость. И ещё у них классная форма. Я тоже себе такую хочу.
— Но ты ведь раньше хотел стать изобретателем?
— Полицейский может тоже изобретать. Я изобрету такую машину, которая быстро ищет всех преступников и делает их хорошими. И ещё я бы изобрёл самую быструю в мире летающую полицейскую машину.
— Для того, чтобы стать изобретателем или полицейским, надо очень много учиться.
— Я и учусь каждый день по нескольку часов.
— А таблицу умножения ты уже выучил?
— Почти, вчера исправил тройку на пять с минусом. Я не виноват, что она такая трудная. Когда я вырасту большим, я изобрету таблицу умножения попроще. Один на один равно один и всё. Такую таблицу придумаю, чтобы детям в школе было легче.
— Слушай, время уже пол-одиннадцатого. Давай-ка гаси свет и засыпай. Пусть тебе приснится что-нибудь интересное.
— Я хотел бы увидеть во сне, как чинить утюг.
— Утюг?!
— Спокойной ночи, папа, я уже совсем сонный, — ответил Волли, повернулся лицом к стене и закрыл глаза.
— Папа, иди скорее сюда, — позвала мама из другой комнаты. — С нашим утюгом что-то случилось.
Мама держала утюг, а из утюга шёл густой синий дым.
— Пусть остынет, я тогда посмотрю, — сказал папа. Через некоторое время он осторожно раскрутил утюг. Там внутри всё было залито какой-то беловато-жёлтой липкой и чуть подгоревшей кашицей. Папа получше принюхался к содержимому утюга.
— Это тесто для блинчиков, — сказал он, глубоко вздохнув, и почти уже рассердился. Но тут вспомнил, как он сам пару дней тому назад, беседуя с Волли о жизни, описывал, как интересно было в армии по ночам тайком жарить блины на утюге.