Привидение
Шрифт:
— Ты можешь хранить секреты?
— Конечно. А в чем дело-то? — Карл сгорал от любопытства. — Что-то серьезное?
— Слишком много денег на счете. — Сказал ему Сэм.
— Много денег? — Изумился Карл. — Не может быть! Дай посмотрю.
— Он перегнулся через стол и взглянул на монитор. При виде цифры глаза его округлились от удивления. — Ого! — Карл выпрямился и посмотрел на взъерошенного друга. — Слушай, Сэм, ты провозишься с этим не один час. Хочешь, я займусь этим?
— Да я и так вожусь уже не один час. — Вздохнул Сэм.
— Давай! Я быстрее сделаю. — Карл от всей души старался помочь
— Да нет. Я сам. — Сэм улыбнулся. — Это что-то вроде мести этому типу. — Он кивнул на монитор. — Тем не менее спасибо за предложение.
— Да не за что. В любое время. — Карл развел руками, как бы говоря: «Я сделал все, что мог». — Но, если глаза заболят, скажи. Я подменю. — Хорошо. Спасибо.
Карл, держа в руках бумаги, пошел к выходу, но у самой двери обернулся и спросил:
— Слушай. А что вы с Молли делаете сегодня вечером?
— Мы идем в театр. — Откинулся в кресле Сэм, давая отдохнуть уставшим глазам. — Молли сейчас сидит в ванной. И, вообще, ей будет приятно пойти в театр с двумя ребятами в классных галстуках. — Он улыбнулся. — Как насчет театра?
— О-о-о… — протянул Карл, выражая свое сожаление. — Рад бы, да не могу. Но спасибо, что пригласил.
— Ради бога. — Ответил Сэм. — Ну, ладно. Как сделаешь отчет, занеси, О'кей?
— О'кей. — Карл вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сэм остался в кабинете один. Он снова набрал код и команду: «Вывести на экран все перемещения денег со счета». Аккуратные столбики цифр высветились на мониторе, и Сэм принялся изучать их, проверяя, когда, куда и кем переводились деньги Майка Рендока, и когда и от кого они поступали на счет. А Карл, устроившись на своем рабочем месте, снял трубку телефона и, набрав номер, дождался, пока ответят на том конце провода. — Алло, Энди? Это Карл Брюннер… Спектакля, хуже этой «Последней весны», Сэм еще не встречал. Кое-кто утверждал, что молодой режиссер, ставивший его, — гений и опережает время. Но к середине первого акта Сэму захотелось найти этого парня и посоветовать ему лет на десять-пятнадцать оставить это нелегкое занятие и пойти поработать уборщиком в ресторанчик где-нибудь на окраине. До тех пор, пока время его не догонит.
Это было длинное и безумно нудное зрелище. Герой, тупой и слащавый до ломоты в зубах тип, пытался женить на себе героиню, произносил длинные напыщенные монологи и бил себя в грудь, заливаясь слезами.
Сэм заскучал и к концу первого действия благополучно погрузился в сон. И, если учесть, что спектакль закончился около одиннадцати, он успел хорошо отдохнуть. Аплодисменты были жиденькими, и выходящие на поклон артисты имели жалкий вид. Выбравшись на улицу, Сэм зевнул украдкой, закрывая ладонью рот, повернулся к Молли и преувеличенно бодро заявил:
— Да. Мне понравилось. — Он покосился на Молли и заметил, как она улыбнулась. — Хорошая постановка. Смотрел не отрываясь.
— Я уж почувствовала. — В тон ему ответила девушка. — Дайне только я. Твой храп раздавался по всей ложе.
Сэм развел руками, что должно было означать: «Каюсь. Каюсь».
— Что там слышно про мои работы? — Продолжала Молли.
— Твое имя упоминалось шесть раз. — Ответил он, вспомнив заметку в «Нью-Йорк тайме».
— Шесть раз упоминалось. А что говорилось-то? Серьезно. Я собираюсь выставить еще две работы, а «Нью-Йорк тайме» —
— Молли, то, что пишет «Нью-Йорк тайме» — ерунда. — Жестко заявил Сэм. Он прочел заметку и понял, что критики очень осторожно отнеслись к новому имени. Нельзя сказать, что ее ругали, но и не хвалили. Этакий снисходительный тон. Мол, поглядим, что ты еще сделаешь, малышка. — Там критики — это молокососы, которые только что закончили школу искусств. Они свернули в темную улицу. Можно было бы и обойти ее, но тогда пришлось бы делать крюк в три квартала. И они, когда ходили в театр, а случалось это довольно часто, всегда возвращались одной и той же дорогой, через эту самую темную улицу. Здесь, конечно, горели фонари, но их было настолько мало, что от света, казалось, становилось только темнее.
— Этой газете, между прочим, сто восемьдесят лет. — Продолжала разговор Молли.
— Да наплевать сколько ей лет. Я все равно читаю там только про спорт. — Сэм замолчал. Несколько минут они шли, не разговаривая.
«И чего я так набросился на эту газету? — Подумал он. — Черт, как бестолково получилось».
Молли шла размеренным шагом, глядя себе под ноги, и Сэму показалось, что она обиделась. Он ошибался, она просто думала. — Твои работы прекрасны. — Мягко, словно извиняясь, сказал Сэм. — Какая разница, что там думают другие? Главное, что я думаю. А я думаю, что они просто великолепны.
Он опять замолчал, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Молли:
— Я хочу выйти за тебя замуж.
Это было так неожиданно, что Сэм замер как вкопанный.
— Что? — Удивленно переспросил он.
— Да, — тряхнула головой Молли, отчего ее черные короткие волосы всколыхнулись, и темная прядь упала на лицо. — Я думаю об этом все время. — Она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. — Моя жизнь и твоя жизнь. Давай соединим их.
— Ты серьезно? — Сэм растерялся.
— Да. — Она взяла его под руку, и они медленно пошли по самой кромке тротуара. — А что, это для тебя неожиданность?
— Да нет. — Сэм все еще пребывал в растерянности. Все-таки не каждый день делают предложения. — Просто мы никогда даже не говорили об этом.
Молли снова остановилась. Она ждала, что Сэм поцелует ее хотя-бы, но, видно, это признание сильно выбило его из колеи.
— Ты любишь меня, Сэм? — Настойчиво спросила она.
— Ну.
А ты сама-то как думаешь? — Он повернулся к ней, стараясь как-то смягчить этот жесткий разговор.
— А почему же ты никогда не говоришь мне об этом? — Она улыбнулась и пошла дальше.
— Как не говорю? Да я твержу об этом постоянно. — С преувеличенной серьезностью парировал он.
— Ты никогда не говоришь мне об этом, Сэм. — Снова повторила она.
Сэм вздохнул и на полном серьезе объяснил:
— Знаешь, ведь некоторые только и делают, что каждые пять минут повторяют эти слова, но это ничего не значит… Молли замедлила шаг. Они поравнялись с небольшим перекрестком. В обе стороны уходили совершенно темные, почти черные, проемы закутков, которые и улицами-то назвать было нельзя. Так, загаженные щели в лице сияющего города. Зловонные, смрадные. Из тех, на которых мусор вываливают прямо в окно, а протянув руку, можно поздороваться с соседом из дома напротив, даже не выходя из квартиры.