Привидения являются по ночам

До сих пор помню ту ужасную историю. Труп нашли рано поутру недалеко от посёлка на железнодорожной насыпи. Вернее, это был даже не труп, а невероятно обезображенные останки человека. Дело ухудшалось тем, что линия железной дороги проходила в том месте среди леса и ночью хищники изрядно погрызли тело,

растащив по кускам в разные стороны от места происшествия. На самом деле пришлось потом собирать по частям то, что сумели найти милиционеры, прочёсывая местность. Там же обнаружили и окровавленную дамскую сумочку, в которой оказался среди прочего и паспорт, принадлежащий женщине.

Таким образом личность была установлена, соблюдены полагающиеся формальности: семье сообщили о случившейся трагедии. Процедура опознания в подобных случаях всегда сопровождается душераздирающими истериками, поэтому причастные к делу специалисты стараются по возможности поберечь психику и без того убитых горем родственников. А в данном случае не было необходимости предъявлять близким для опознания то, что собрали от жертвы. Тем более, что супруг погибшей оказался запойным алкоголиком, а дети: мальчик пяти лет и девочка – девяти, сами понимаете, не могли быть привлечены к протокольной проформе. Но предъявленную сумочку в семье признали. Всё кончилось тем, что хоронили останки в закрытом гробу…

И вот, представьте сцену: отсек плацкартного вагона, лёгкий запах вечернего чая, мерный колёсный перестук, за откидным столиком возле окна сидят двое, и молодая женщина рассказывает преклонного возраста мужчине свою грустную историю:

– Маму мы похоронили на местном кладбище. Отец запил ещё больше. Трудно нам с братишкой пришлось после. Раньше хоть мать проявляла о нас заботу, а как её не стало мы с Юриком оказались никому не нужны. Родители и раньше не ладили между собой, в семье обычны были скандалы и склоки. Известно, когда глава семьи пьяница, конфликты неизбежны. Тем более,

что отец под воздействием алкоголя становился неукротимо буйным, избивал мать, да и нам с братцем частенько перепадало. И всё-таки мы ощущали заботу матери, она всегда могла защитить, утешить, приласкать. А когда родного человека не стало, я в полной мере поняла какое оно по настоящему горе. В самые трудные моменты мне некому было доверить осевшие бременем на душе невзгоды, ведь родителю было абсолютно не до нас, а братишка был совсем мал. От безысходности я просто уходила на могилу матери и подолгу там плакала. Порой казалось, что мама слышит меня и жалеет. Я почти физически чувствовала её присутствие возле себя. Это и придавало силы дальше жить, если можно назвать голодное и нищенское прозябание с отцом-пропойцей жизнью. Из той поры с большей симпатией храню в памяти кладбищенскую обстановку с её тихой умиротворённостью. Гладко отполированные поверхности надгробных гранитных плит и шероховатые потрескавшиеся от времени деревянные кресты вовсе не пугали и не казались мне, как прочим, мрачными вехами разметки потустороннего мира, где обитают покинувшие нас близкие. Я даже привыкла к пронзительному дребезгу тарелок и скорбным вздохам труб духовых оркестров, исполняющих похоронный марш. Вид колышущегося от ветерка плюща, увившего прутья могильной ограды, и кудрявых завитков мха на стволах берёз и клёнов по сию пору воочию представляю, когда мысленно возвращаюсь в ту среду. Всё ещё чувствую спёртый запах погреба, исходящий изнутри каменной часовенки, в которой отпевали отправившихся в последний путь…

Тем временем за оконным стеклом мелькали пожелтевшей листвой тронутые осенью деревья насаженной вдоль железнодорожного полотна лесопосадки. День активно переходил в ночь. Собственно, сырая пасмурная погода и без того усугубляла всё более сгущающийся сумрак.

Конец ознакомительного фрагмента.