Прививка от ничего (сборник)
Шрифт:
Димка внезапно сказал:
– А можно я поведу? Я один раз водил…
Мы поменялись местами.
Первая езда за добавкой мало отличается от учебной езды. Машина тихо ползла по ленивым дачным дорожкам между домами и деревьями, канавами и перелесками. Не прошло и пятнадцати минут, как мы подъехали к железнодорожной станции, состоящей из платформы, кассы и магазина.
Я вышел из машины и потянулся. Дима вышел из машины и вздохнул. Никита просто вышел из машины – в его возрасте это ещё можно себе позволить.
– Ну, давай ключи, – сказал я.
– А они в замке зажигания, – ответил Дима.
– Эх
Она неожиданно не поддалась. Я подёргал ещё. Потом пошёл к другой двери, и к третьей… Перед нами стояла наглухо закрытая машина с ключами, документами и деньгами на водку внутри.
Мы посмотрели на Никиту. Он только развёл руками и улыбнулся. В его возрасте ещё можно себе это позволить. Потому что более взрослый человек, закрывший в машине все кнопки дверей (включая передние) и хлопнувший своей (задней пассажирской) дверью, провалился бы на месте.
Впрочем, маленькая надежда у нас оставалась. В виде такой же маленькой щёлочки одного из стёкол. Мы долго пытались отодвинуть его пальцами, искали проволоку, но всё тщетно.
В это время подошли «местные». Очарование июльского вечера состояло в том, что подошли они не с целью подраться, а чтобы проверить, не угоняем ли мы машину. Пришлось рассказать им всю душещипательную историю – от выезда с дачи и смены водителя до закрывания ключей и документов в машине.
Договорились о следующем: они помогают открыть её, мы предъявляем документы, а также деньги им на водку.
«Местные» оказались гораздо более подготовлены к таким ситуациям, чем столичная творческая интеллигенция. Достаточно быстро они нашли проволоку, просунули её сквозь щель в стекле и подцепили злополучную кнопку.
Настал наш черёд. Мы тоже достаточно быстро сбегали за водкой и хотели так же стремительно уехать.
Но местное гостеприимство этого не предполагало. Очень скоро мы пошли за второй бутылкой. Потом за третьей…
Когда я проснулся утром, очень болела голова. Точнее – нечто находившееся над плечами. Оно звенело, ныло и гудело на разные лады. Голова ли это была или нет – сказать было сложно.
Я поплёлся к машине. Она была аккуратно припаркована у ворот… Но фара была треснута и сорван один из «дворников».
Я быстро отыскал и разбудил Диму. Потому что в такой ситуации лучше видеть чью-то голову, чем чувствовать свою.
На мои расспросы, что вчера произошло с машиной, Дима ответил кратко:
– Пойдем.
Мы побрели в сторону станции и, когда в очередной раз свернули за угол, увидели огромное дерево, лежащее поперёк дороги. Заботливо поваленный садоводом-любителем ствол занимал всю её ширину. Свободным оставалось только пространство между забором и дорогой, занятое двухметровой канавой.
Я долго смотрел на эту картину и не верил своим глазам. Видимо, пока мы совершенствовали навыки угона машины и взаимоотношения с местным населением, дачники как раз совершенствовали свои участки.
Моё оцепенение прервал Дима. Он вздохнул – почти так же, как накануне, выходя из машины, – и с огромным сожалением произнёс:
– Н-да… Трезвым здесь не проедешь…
Уроки вежливости
– Поедешь со мной в Таллинн? – спросила Катя.
С одной стороны, я был на седьмом небе от счастья – поездка с любимой девушкой могла быть только
С другой стороны, как у всякого студента-первокурсника начала девяностых, с деньгами у меня было очень туго. Точнее сказать, их просто не было. Что я и озвучил немедленно.
– Брось, – парировала Катя, не привыкшая отступать. – Папа едет в командировку. Он позвал меня с собой. А я поставила условие…
Это было уже совсем неприличным. Совершенно понятно, почему Алексей Иванович захотел взять дочь с собой. Его частые командировки приводили к тому, что в «свободной» Катиной квартире дневала и ночевала вся наша компания. Оставленные на еду деньги пропивались во время литературных посиделок, в квартире то и дело появлялись незнакомые маргинальные личности. Соседи ночи напролёт вынуждены были изучать творчество Башлачёва, Гребенщикова и наше собственное. В результате Алексей Иванович, больше всего ценящий халат, домашние тапочки и старинный подстаканник, возвращался в совершенно разгромленную квартиру, где ещё поправляли здоровье остатки новой творческой интеллигенции.
Но вынужденная мера безопасности никак не включала в себя оплату моей поездки в Таллинн.
Однако Катя так не считала.
Дорога на вокзал – уже другой город. Возникает необыкновенное чувство свободы, кажется, что ты невидим для окружающих, для остающихся. Ты бредёшь сквозь толпу, загадочно улыбаясь. Ты – уже там.
Алексей Иванович, естественно, взял СВ. Мы сидели втроём на двух спальных полках. Я изо всех сил старался поддерживать светский разговор, чтобы не выдавать своего смущения. Время близилось к полуночи. И тут Катя не выдержала:
– Папа! – произнесла она серьёзно, будто речь сейчас пойдет минимум о замужестве. – Тебе пора спать!
Если бы я умел краснеть, цветовая гамма пополнилась бы ещё одним оттенком. Алексей Иванович растерянно огляделся, поднялся и побрёл в соседнее купе. Дверь захлопнулась. Катя победно посмотрела на меня.
Яркое утреннее солнце слепило глаза. Тем более что ночью их так и не удалось сомкнуть.
На вокзале нас встречала знакомая Алексея Ивановича. Мы сели в автомобиль и поехали к ней. Спокойная езда и медленная речь с мягким эстонским акцентом убаюкивали. Я почти уснул, когда мы подъехали к двухэтажному особняку, окруженному яблоневым садом.
Внутри было очень уютно. В гостиной стоял накрытый стол с огромной бутылью в центре. Когда её открыли, по комнате мгновенно разлился аромат яблок.
Я поднес бокал к губам. Домашнее вино, сделанное с большим умением и любовью, радовало чуть сладковатым букетом, который приятно растекался по нёбу. Пилось необычайно легко. При абсолютно ясной голове ноги были чуть ватными.
Мы пошли гулять по Таллинну. Город походил на картинку из каталога игрушек. Яркие свежевыкрашенные домики были аккуратно расставлены чьей-то уверенной рукой. Кропотливо уложенная брусчатка напоминала бугристую шкуру огромного зверя. Она была какой-то живой и дышащей, в отличие от асфальта, мёртвым грузом лежащего на земле. По брусчатке с достоинством передвигались горожане, они медленно заходили в кофейни, чтобы почитать сегодняшнюю газету за чашечкой кофе.