Приволье
Шрифт:
Месячная ночь в степи. Белый, укрытый ковылем курган озарен бледным светом. Нежно и свежо пахнет полынью.
Он работает окрыленно, потому что человек прямой, откровенный.
В колхозный детский сад пришел председатель. Посмотрел на приунывших детей и спросил у молоденькой няни:
— Наташа, отчего ребятишки такие грустные?
— Скучно тут.
— А ты расскажи им сказку, вот они и перестанут скучать.
— Где ее взять-то, сказку?
— Сама придумай.
Тут председатель своими глазами показал детям, какие бывают глаза у коровы. Дети обступили его, повеселели, заулыбались и стали кричать хором, чтобы он еще рассказал им сказку.
Вот ты, внучок, человек сильно грамотный, все говоришь и говоришь, как по-написанному, без запинки. Я все слушаю и слушаю тебя, а на уме у меня думка: где-то в земле лежат мои дедушка и бабушка, мои отец и мать. Видно, пора и мне собираться туда, поближе к ним.
Одни звезды, что весело мерцают в небе, может быть, знают, как свято и как таинственно человеческое счастье.
Остап Затуливетров — русоголовый, рослый мужчина лет тридцати. Он был настолько выше и крупнее обычных людей, что на него, как на чудо, показывали пальцами. Он и сам считал себя из другой, необыкновенной породы, и поэтому со своими сверстниками держался так, как взрослые держатся с детьми.
— Теперь такого здоровилу редко встретишь, — гордо говорил он. — Как-то читал в газете, что есть еще один, вроде меня, только он далеко отсюда, аж в Дагестане. По национальности аварец.
Очень плохо, брат, что нету устава в нашей неженато-холостяцкой житухе.
Он болезненно морщился от дыма окурка, прилипшего к его нижней, отвисшей, как у старого мерина, губе.
Из народной песни:
Ах, кабы на цветы да не морозы, И зимой бы цветы расцветали; Ах, кабы на меня да не кручинушка, Ни о чем бы я не тужила.Чудесны, задушевны степные ставропольские песни! Слова в них — лишь предлог; не словами, а идущими от сердца напевами несут они глубокие и необъятные чувства.
У молодой женщины, на шестом месяце ее первой беременности, всегда рядом с еще не увядшей девичьей красотой и еще не утраченной девичьей застенчивостью уже радуют глаз приметные ласковые черты будущей матери.
Старый чабан сложил
— Дедушка, это вы сочинили песню о счастье?
— Я, сынок, я, — ответил старик и закашлялся. — А на что тебе знать?
— Хочу записать вашу песню.
Я раскрыл зеленую тетрадь, приготовил карандаш. Задыхаясь от тяжелого кашля, старик не мог вымолвить ни слова. Потом он утих, и я понял, что автору песни о счастье — очень плохо. Я отыскал сельский Совет и сообщил об этом. Когда к нему пришел сельский фельдшер, старик уже был мертв.
Его похоронили с почестями. Из района приехал на грузовике духовой оркестр. На кладбище собралось все село. Был митинг. Цветы. Речи ораторов.
Просторный, обставленный красивой мягкой мебелью кабинет председателя колхоза «Вперед, к коммунизму!», все стены увешаны переходящими знаменами. На самом большом красном знамени с бахромой и лентами были прикреплены четыре ордена: два ордена Ленина и два — Трудового Красного Знамени.
Вечер в селе после грозового ливня. Тополиные листья прилипли к мокрой земле. Сладко пахнет цветущей акацией и свежими огурцами.
Залужавшая земля. Степной штиль. Заштилевшее море пшеницы.
Хутор Лягушевка переименован в хутор Свобода. Как знать, может быть, переименован и хутор Кынкыз.
У А. Фета:
Вижу, кто-то скачет На лихом коне. Друг мой, друг далекий, Вспомни обо мне.У А. К. Толстого:
Край ты мой, родимый край! Конский бег на воле…9
Дома — хорошо! На душе тепло, спокойно. Меня встретила знакомая домашняя обстановка, все здесь было своим, привычным. Я взял на руки Ивана. Он начал подпрыгивать у меня на коленях с такой проворностью, что я невольно рассмеялся. Мне казалось, за мое отсутствие малец заметно подрос и теперь этим своим старательным подпрыгиванием как бы хотел порадовать отца. Марта тоже смеялась, тихонько так, без видимой причины, исключительно потому, что нам с Иваном было весело; я, смеясь, подбрасывал его на руках, а он пружинил и сучил ножками, заливаясь веселым детским смехом.