Привычка выживать

alexsik

– Отношения на работе чреваты последствиями, - выдает Энорабия, и тоже подходит ближе. – Ее нельзя всему этому учить, - говорит тихо, но Джоанна слышит, и недоумевает, для чего нужно произносить вслух совершенно очевидные вещи.

– Китнисс научит меня стрелять из лука, - подает голос Каролина, вся красная от злости. – Если вдруг они затеют новые голодные игры, я буду готова.

Трое победителей переглядываются между собой, но не говорят о том, что к играм нельзя быть готовым. Игры – это игры, и они меняют твою жизнь и представления о жизни, готов ли ты к ним или не готов.

…

Хеймитч наблюдает за тем, что происходит в секциях, сидя рядом с Бити. Нервно постукивает пальцами по пластику ограждения. Бити то и дело поправляет

очки и закатывает глаза. Его не интересует то, что происходит внизу, но ему не нравится то, что происходит в голове Хеймитча. Впрочем, иногда он рад тому, что не знает, что именно творится в головах его окружающих людей.

– Тебе нравится эта девчонка? – внезапно спрашивает Хеймитч.

Бити пожимает плечом.

– Я не люблю детей, - говорит отчетливо и отчего-то смущается. – Никогда не знаю, как себя с ними вести.

Хеймитч перестает нервничать и смотрит на Бити, едва ли не открыв рот.

– Ты был ментором своего дистрикта, - говорит отрывисто. – Ты общался с детьми.

– Я был их ментором, - усмехается Бити с горечью. – Я пытался помочь им выжить, - добавляет совсем уж печально и вздыхает. – Но Каролина не кажется мне ребенком. И, кстати, она нравится большинству из присутствующих здесь. Китнисс, например.

– Это меня и пугает.

– Тебя пугает все, что происходит с Китнисс. И с Питом. Потому что больше ты не можешь им помочь, хотя им по-прежнему угрожает опасность. Ты даже себе помочь, по большому счету, не можешь, - Бити выстукивает несложный мотив и остается доволен своей вполне связной речью. Все-таки не зря он как-то полез изучить основы психологии на досуге.

Хеймитч прищуривается.

– Я не понял, ты меня сейчас поддержать хочешь или довести до самоубийства?

Ему совсем не нравится долгое молчание со стороны собеседника.

Но, кажется, именно к молчанию, за которым может крыться все, что угодно, ему нужно привыкать.

========== ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой Энорабия переступает черту ==========

Подготовка к новому шоу идет своим ходом – не сказать, чтобы все вокруг лезли на стену, торопясь закончить все сразу, но от будущих участников шоу вечно что-то требуется помимо физических нагрузок, диет и приведения своего тела в порядок. Новый ведущий заходит за Энорабией лично, весь такой вежливый и подтянутый, с улыбкой и прочими атрибутами, делающими из него не человека, а звезду экрана. Он просит Энорабию пройти вместе с ним для записи интервью, и спрашивает у Каролины, как ее дела. Девочка, которой ведущий не очень-то нравится, и которого она характеризует не иначе, как скользким, улыбается в ответ и говорит какую-то гадость, а затем спрашивает у Энорабии разрешения доставать Джоанну в ее отсутствие. Простым разрешением Вторая не ограничивается, сопровождая свою подопечную до Джоанны и лично передавая ее под опеку. Джоанна, проводящая свободное время на своем этаже с глянцевым журналом, морщится, очаровывает ведущего, но берет Каролину под свой надзор.

– Я думал, что девочка захочет провести время с Питом, - говорит Том, когда они с Энорабией остаются вдвоем.

– Его нет, - лаконично отвечает Энорабия.

О том, какого рода от нее требуется интервью, Том рассказывает по дороге к оснащенной всем необходимым студии.

– Вы можете рассказать о своем детстве, о своих первых голодных играх, о том, что было после вашей победы, - он ходит вокруг, размахивая руками, пока стилист наносит базовый макияж – для подобного видео интервью ей не требуется выглядеть роковой красоткой, достаточно выглядеть естественной. – Я буду задавать вам вопросы, если потребуется. Это пока только пробный вариант, кое-что, возможно, нужно будет переписать после. В любом случае, от вас не требуется ничего, кроме искренности и открытости. Мы можем порепетировать, если хотите.

Энорабия молча сносит и его голос, и кисти стилиста, и ничем не выдает своих мыслей. Она комментирует каждое его предположение, но

тоже мысленно. Особенно ее цепляют слова про искренность и открытость – она с трудом подавляет в себе громкий язвительный смех. Все-таки Джоанна была права, предположив, что от них от всех теперь нужны слезы, истерики, обвинения и претензии к прошлому режиму.

Они хотят шоу.

Она даст им шоу.

– Мне не нужны репетиции, - заявляет, когда стилист завершает свою работу. – Я должна говорить кратко?

Том спохватывается, едва ли не хлопая себя рукой по лбу.

– Нет, конечно же, нет. Мы не сможем показать в прямом эфире все, но предполагаются специальные выпуски, посвященные каждому из вас в отдельности, - он помогает ей устроиться на высоком стуле, терпеливо ждет, когда к вороту ее футболки прикрепят микрофон – совсем крошечный, почти незаметный. Кресло удобное, Энорабия чуть откидывается назад и закидывает ногу за ногу.

Студия небольшая, но свет в ней поставлен почти идеально. Нет ничего лишнего. Снующие туда-сюда фигуры обслуживающего персонала кажутся только черными тенями, их не видно и совсем не слышно. Полумрак студии кажется уютным, Том садится напротив, рядом с камерой, не пытаясь попасть в кадр, и ободряюще улыбается. Это звездный час каждого участника. Вокруг созданы условия почти интимной беседы, и Энорабия улыбается уголком губ, не показывая свои акульи зубы, которые обычно демонстрирует с гордостью и даже бахвальством.

Наушник Тома оживает.

– Мы можем начать, - кратко передает он Энорабии. – Для начала представься.

Энорабия почти не обращает внимания, что он теперь называет ее на «ты». Она произносит свое имя отчетливо, глядя в камеру, и пытаясь отвлечься от воспоминаний, связанных со своим первым интервью, перед первыми голодными играми, которые ей пришлось выиграть, чтобы оказаться здесь. Впрочем, зачем отмахиваться? От нее хотят услышать жуткую, завораживающую историю ее жизни, насыщенную любовью, интригами, кровью и ядом теперь мертвого Президента Сноу.

– Я родилась во втором дистрикте, - говорит Энорабия с чуть заметной улыбкой, будто смеясь над очевидностью своих слов. – Я не знала своих родителей; мало кто из нашего дистрикта знаком со своими родителями. Дети у нас, можно сказать, общие. Растут все вместе, а в пять лет проходят специальную комиссию, которая и определяет их дальнейшую судьбу. Я попала в число тех, кто всю жизнь готовился к голодным играм. Рассказывать об этом скучно, - вдруг улыбается смущенно, и Том едва не падает с места, - слушать, наверное, еще скучнее.

– Нет-нет, - встревает ведущий, не нарушая звездного часа второй. – Нам интересно. Готов поспорить, что ни один дистрикт не в курсе того, что происходит в другом дистрикте.

– Что ж, - Энорабия разводит руками. – Моя жизнь сплошь состояла из тренировок. Скучных лекций, касающихся теории наших тренировок. К десяти годам я умела читать, писать, собирать двадцать видов оружия с закрытыми глазами и использовать их же в бою с несколькими противниками. Нас не учили выживать, как следовало бы. Нас учили убивать. Нам показывали, как убивать красиво. Как пытать, чтобы получить какую-то информацию, как вести себя, чтобы быть лидером. Все тренировки были изматывающими, было мало свободного времени, но если оно вдруг и появлялось, его банально не на что было тратить. У меня не было друзей, только союзники, каждый из которых в любой момент мог стать моим главным противником. Нас готовили к голодным играм, в которых выживал только один. Или к участи миротворцев, которые могли быть отправлены в любой из самых дальних дистриктов. Мы мало что знали о соседях, нас учили ненавидеть и презирать их. Нас учили восхищаться Капитолием. Капитолий был чем-то вроде Олимпа из древнегреческой мифологии, в котором жили не люди, а боги. Для многих из нас было мечтой попасть в Капитолий, но у многих из нас не было иной мечты, кроме как попасть на Голодные Игры и вернуться победителем. Шанс попасть на них нужно было заслужить.