Приятельница мадам Мегрэ
Шрифт:
Между мастерской и витриной с зонтиками — ворота, над ними полукруглый свод, здесь же каморка консьержки, а в глубине двора — старинный особняк, в котором теперь полно и контор, и частных квартир.
Публика только не знала (полиция в свой черед позаботилась, чтобы об этом не пронюхала пресса), насколько случайно все вскрылось.
Однажды утром в своем почтовом ящике уголовная полиция обнаружила замусоленный обрывок оберточной бумаги, где было написано:
«ПЕРЕПЛЕТЧИК
Подпись, разумеется, отсутствовала. Бумажка в конце концов попала на стол к Мегрэ, он отнесся к ней весьма скептически, — даже не стал беспокоить старых своих инспекторов, а отправил малыша Лапуэнта, который жаждал проявить себя и просто рвался в бой.
Лапуэнт выяснил, что на улице Тюренн действительно живет переплетчик, фламандец, переехавший во Францию уже двадцать пять лет назад, некий Франс Стёвельс. Выдав себя за сотрудника санитарной службы, инспектор осмотрел помещение и вернулся с подробным планом его квартиры и мастерской.
— Стёвельс, господин комиссар, работает, если можно так выразиться, в витрине. Мастерская его, все более темная по мере удаления от окна, разгорожена, за перегородкой у Стёвельсов устроена спальня. Лестница оттуда ведет в полуподвал, там кухня, а при ней — маленькая комнатка, она служит им столовой, внизу целый день горит свет; еще у них есть подвал.
— С печкой?
— Да. Очень старого образца, и сохранилась она у них не в лучшем виде.
— Но работает?
— Сегодня ее не топили.
В пять часов с обыском на улицу Тюренн отправился Люка. По счастью, он предусмотрительно взял с собой ордер, без которого переплетчик, заявивший о неприкосновенности своего жилища, не позволил бы ему даже войти.
Так что бригадир Люка чуть было не вернулся несолоно хлебавши, и теперь, когда дело Стёвельса стало кошмаром для всей уголовной полиции, на него почти сердились, что кое-что ему удалось найти.
Разгребая пепел в самой глубине печки, он нашел два зуба, два человеческих зуба, которые и отнес немедленно в лабораторию.
— Что за человек этот переплетчик? — спросил у Люка Мегрэ, в те дни лишь издали наблюдавший за тем, как продвигается дело.
— Ему лет сорок пять. Он рыжий, на лице следы от оспы, глаза голубые; похоже, человек он мягкий. Жена его, Фернанда, хоть и намного моложе, опекает его, как ребенка.
О Фернанде, тоже ставшей теперь знаменитостью, было известно, что она приехала некогда в Париж что называется «в люди», но, проработав какое-то время прислугой, долгие годы затем прогуливалась по Севастопольскому бульвару.
Ей было тридцать шесть, она жила со Стёвельсом уже десять лет, и три года назад они без каких-либо видимых причин поженились в мэрии третьего округа.
Лаборатория прислала результаты экспертизы. Зубы принадлежали мужчине тридцати лет, плотного, вероятно, сложения, который еще несколько дней назад
Стёвельса привели в кабинет Мегрэ, и допрос начался. Стёвельс сидел в зеленом бархатном кресле лицом к окну, из которого открывался вид на Сену. В тот день лило как из ведра. Десять или двенадцать часов кряду, пока шел допрос, дождь стучал в окно и вода клокотала в водосточном желобе. Переплетчик носил очки с толстыми стеклами в тонкой металлической оправе. Его густые и длинные волосы растрепались, галстук съехал набок.
Это был образованный, много прочитавший на своем веку человек, спокойный и вдумчивый; его тонкая белая кожа, расцвеченная веснушками, легко становилась пунцовой.
— Как вы объясняете тот факт, что в вашей печке обнаружены человеческие зубы?
— Никак не объясняю.
— У вас в последнее время зубы не выпадали? Или у жены?
— Ни у меня, ни у жены. У меня вообще все вставные.
Он вытащил изо рта вставную челюсть и таким же привычным жестом вернул ее на место.
— Расскажите, пожалуйста, чем вы были заняты вечерами шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого февраля.
Допрос шел вечером двадцать первого, после того как Лапуэнт и Люка побывали на улице Тюренн.
Пятница не приходилась на один из этих дней?
— Шестнадцатое.
— Тогда я, как и каждую пятницу, был в кино «Сен-Поль» на улице Сент-Антуан.
— С супругой?
— Да.
— А что вы делали два других дня?
— В субботу в полдень Фернанда уехала.
— Куда?
— В Конкарно.
— Эта поездка была намечена давно?
— Мать Фернанды парализована, она живет с другой дочерью и зятем в Конкарно. Утром в субботу мы получили телеграмму от Луизы — так зовут сестру жены, — что мать серьезно заболела, и Фернанда с первым же поездом туда уехала.
— Без звонка?
— У них нет телефона.
— Матери действительно было очень плохо?
— Нет, она вообще не была больна. Луиза телеграммы не посылала.
— Кто же ее послал?
— Мы не знаем.
— Вы уже были когда-нибудь жертвами подобных мистификаций?
— Никогда.
— Когда вернулась ваша жена?
— Во вторник. Она воспользовалась тем, что оказалась у своих, и побыла с ними еще два дня.
— Что вы делали все это время?
— Работал.
— Один из жильцов утверждает, что в воскресенье из вашей трубы весь день валил густой дым.
— Возможно. Было холодно.
И правда. Воскресенье и понедельник были очень холодными, а в пригороде даже отмечались заморозки.
— В каком костюме вы были в субботу вечером?
— В том, который и сейчас на мне.
— После закрытия мастерской к вам никто не приходил?
— Никто, только один клиент зашел забрать свою книгу. Сказать вам его фамилию и номер телефона?
Это был известный человек, член общества «Сто библиофилов». Стараниями Лиотара о них еще заговорят, почти все они — люди с именами.