Приют героев
Шрифт:
На четвертое утро он проснулся с головой ясной и пустой до колокольного звона. В теле ощущалась невыносимая легкость бытия. Горбун-призрак ушел, запах погоста выветрился. «Уж не сдох ли я?!» – с тревогой подумал вор. Однако нашел рядом стопку лепешек с творогом, прогнал дурные мысли и набросился на еду. Запив лепешки кувшином грушевого кваса, он пришел к выводу, что жизнь прекрасна.
Обследовав тайник, где хранил заначку, Михаль обнаружил кожаный мешочек с сотней золотых дхармов, новеньких, труррской чеканки. Откуда взялось золото, как оно оказалось в тайнике – этого Гвоздила вспомнить не мог, хоть убей. Мешочек являлся бесспорным доказательством, что договор с колдунами
Иначе не заплатили бы, верно?
Михалю немедленно захотелось проверить свежие таланты в деле. Сломав кулаком дубовый табурет, вор обозвал себя делирием (прав был лекаришка!) и решил от дальнейших опытов подобного рода воздержаться. Сила есть, теперь ума надо.
Осталась ли в пальцах прежняя ловкость?
Первый срезанный кошелек показал: осталась, и удвоилась. Ай да сребробородый, ай да благодетель! От избытка чувств вору хотелось найти колдуна и украсть для него звезду с неба. Мало того: пользуясь новой хваткой, Михаль полюбил бороться на пальцах в таверне «XXXIII богатыря», и частенько побеждал – хоть в командной «пальцовке», хоть в индивидуальном «мизинчике», полной мерой огребая восторги зрителей и честный выигрыш. Здесь и получил почетную кличку – Гвоздила. Веди он более экономный образ жизни – за три-четыре года скопил бы на безбедную старость, уйдя «в завязь». Однако жил днем сегодняшним: крал, пил, гулял.
– Ты б Дядю Фарта не подначивал, – заметил как-то старый знакомец, Перчёный Лис. – Неровен час, сглазишь… за тебя награду уж назначили…
Гвоздила в ответ расхохотался и спросил у Лиса: куда подевался Франтишек Дубарь?
– Не знаю, – хмуро ответил Перчёный. – С того дня не виделись. Может, умотал лучшей доли искать…
Не договорил, плюнул и ушел.
Вскоре случилась большая облава, или, как назвали ее кузари – Тупой Сноповяз. Тиран Бадандена соизволил обратить высочайшее внимание на бурный поток жалоб населения. Облаву мушерифы тирании организовали грамотно: частым гребнем против шерсти.
Мало кому удалось уйти.
Сила вора не спасла – навалились гурьбой, скрутили, дали по зубам, чтоб не рыпался. «Какие люди! – радостно осклабился мушериф-баши, когда Гвоздила предстал пред его светлы очи. – Салам-алейкум, рахат-лукум! Эй, ифриты законности, где тут у нас самый теплый зиндан?»
Кто получил награду, причитающуюся за его поимку, Михаль не узнал. Скорей всего, радостный мушериф-баши. Зато выяснил, что правосудие в Бадандене вершится без лишних проволочек. Ему прилюдно отрубили правую руку на эшафоте, воздвигнутом в центре площади Чистосердечного Раскаяния. Хорошо, что руку – многим пришлось расстаться с головой.
Тюремный кат, по совместительству – целитель, прижег культяпку факелом и погнал жертву пинками: на свободу с чистой совестью. Вдова дверь постояльцу не открыла: побоялась. В мансарде оставался тайник с заначкой «на черный день» – черный день наступил, но как добраться до денег? С одной рукой по стенам не очень-то полазаешь. А начнешь ломиться – мушерифы прибегут, вторую руку отрубят.
Ушел в порт: крысовать по углам.
Через неделю культю охватил знакомый зуд. «Лишь бы не загноилась, – в отчаянии думал Михаль. – Тогда все, хана!» Он замотал культю тряпицей; он проклинал сребробородого колдуна с его затеями, богохульствовал и прятался от людей. Однажды не выдержал – размотал повязку и закричал при виде открывшегося зрелища.
Культя лопнула перезрелой хурмой. Из нее, как из бутона, выглядывал дивный цветок.
Пятипалая ручка младенца.
CAPUT X II
"ОНИ
КОГДА ЦАРИТ НЕ МАНА, А ТУМАН…"
Гвоздила шумно отхлебнул из кружки.
– Вот тогда главные беды и начались. А я, дурень, от счастья чуть из штанов не выскочил. Глядите-ка! – рука отросла… Перчёный едва руку мою увидел, сразу сказал: «Не показывай никому. Не простят. Вали из города, тут тебе житья не будет.» Прав оказался: недели не прошло, а уже коситься начали. Узнавать перестали. В лицо вроде узнают, а имя путают. Долги чужие требуют, из-за каких-то баб драться лезут… Потом накатило на меня: сон мертвячий. Завернули, холодного, в пелены, хоронить повезли; добро, что на погосте очнулся. Кузари с колами бросились: поднятый, мол! Чуть до смерти не убили… Я в бега. Думал, здесь оживу… Не ожил. Сам скоро забуду, как меня зовут. Или зарежут фуцыри из-за чужого греха. Вот скажи, Родни: как жить дальше? Я б на Брыхте женился, так даже она мое имя не всегда вспомнить может! А любит, я знаю, любит… Разве ж это жизнь?!
Барон растерянно молчал.
Он не знал, что ответить на бесхитростный вопрос вора.
– Надоела сказка, – уныло подвел итог малец с сундука. – Другую давай!
– Нет у меня другой, – ответил вор с трехрукой тенью. – Только эта осталась.
Темень на улице стояла… Нет, глаз выкалывать, конечно, не стоит. Жалко. Темень пройдет, а глаз новый не вырастет. Хотя после общения с Гвоздилой в душу закрадывались сомнения на этот счет. Небо залепило тучами, как окошко – мокрым снегом, месяц и звезды увязли в клочковатой трясине, взывая о спасении, а уличных фонарей в Мерной Роще отродясь не водилось.
Где-нигде окно светится – спасибо, Вечный Странник!
Барон вошел в роль и, спотыкаясь на очередной колдобине, ругался, как заправский матрос. Вместо «кафки» поминались якорь, корма, боцман и клюв альбатроса в самых оригинальных сочетаниях. Анри втихомолку посмеивалась: крепкое словцо шло железному барону. Когда они с трудом пересекли шаткий мостик через грязную, илистую Рвань, и дом Брыхты скрылся из виду, фон Шмуц остановился. Покачался на каблуках: изображая пьяного, собираясь с мыслями, или просто так.
– Вы его проверили?
– Разумеется. Сложные полиморфные изменения в тонкой структуре личности. Если без лишней терминологии… Как будто яблоне привили черенок от вишни. И яблоня, и вишня – плодовые деревья, но это даже не разные сорта…
– Понимаю, – серьезно кивнул барон, продолжив путь.
– Счастливец! А вот я – нет. Изменения очень глубокие: умбра, аура, семантия… Здесь нужен крупный теоретик: Матиас Кручек, Ян Стенваль… Железная Фея, в конце концов!
– Но вы хотя бы можете предположить, чьих это рук дело? Кто способен на подобные… э-э-э… разработки? Этот, с серебряной бородой… борода, конечно, примета слабая…
– Оставим бороду в покое. Кто-то из серьезных умбрологов мог бы подсказать… Жаль, у нас нет времени. Я слишком много его потратила впустую.
– В смысле? – приподнял брови Конрад. В облике матроса это смотрелось комично, но Анри осталась серьёзна.
– Я занималась нужными и правильными делами: Большой Гаруспициум, Лабилекторий, «Роза шагов»… Но ситуация меняется слишком быстро. Результаты этих действий я просто не успею узнать, а тем более воспользоваться ими.
– Понимаю, – повторил барон. – Ах, как я вас понимаю! Дедукция пасует перед интуицией, просит прощения у цейтнота и окончательно сдается на милость случаю! Извините, сударыня, это как кидать в вас каштанами…