Приют Одиннадцати
Шрифт:
Ойва отвёз меня недалеко от Хельсинки и оставил в пустынном месте, на опушке густого тёмного леса. Сказал, что приедет через час и уехал. Чтобы попасть в лес, мне надо было перебраться через небольшой с виду овражек, заполненный обычным по внешнему виду песком. Я смело шагнул в него, рассчитывая через несколько шагов оказаться на той стороне, где начинался лес. И сразу провалился по пояс. Опоры под ногами я не почувствовал и с ужасом понял, что меня начинает засасывать. Оказалось, что я угодил в плывун, в зыбучий песок. Я не знал, что это такое, но меня охватил панический страх. Я представил себе, как песок засасывает меня с головой, и я исчезаю в нём навеки. Возвратившийся Ойва меня не находит, он думает, что я в лесу. И ищет меня там. И не находит. Выбрался я из того плывуна на пределе моих сил и долго лежал, мокрый, несчастный, едва живой.
Примерно
С трудом выбравшись из снежной ямы, я вдруг почувствовал, что катастрофически теряю силы. Идти становилось всё труднее. Раньше этот путь представлял для меня лёгкую прогулку, а сейчас я едва шёл. Стали давить горнолыжные ботинки, в них набился мокрый снег. Я стащил с плеч рюкзак, сел на него и, едва дотянувшись до ботинок, стал расстёгивать клипсы, которые почему-то дико сопротивлялись. Я приподнялся, встал на одно колено, согнулся над ботинком, дело пошло легче. Прокопался я с этими ботинками минут десять. Стало темнеть, с запада потянул холодный ветер. На канате подъёмника закачались кресла. Я почувствовал, как продрог, и начинал дрожать, как цуцик. Разделавшись с ботинками, я извлёк из рюкзака сухие шерстяные носки (какое счастье, что я прихватил их с собой), стянул мокрые носки и надел сухие. Потом достал кеды, в которых предполагал ходить в "Приюте Одиннадцати", и натянул их на озябшие ноги. Стали мёрзнуть руки, и мне приходилось дышать на них, чтобы заставить пальцы слушаться, иначе я не мог ухватить шнурки, чтобы стянуть их и завязать простым бантичным узлом. Усталость позвала на помощь дрёму. Глаза стали слипаться, мне захотелось прилечь, чтобы хоть немного отдохнуть. На камнях лежать было чертовски неудобно, рюкзак под боком мало помогал. Я лежал и думал: вот завтра включат кресельную канатную дорогу, в креслах поедут туристы и лыжники, будут болтать ногами, и кто-нибудь крикнет: "Смотрите, смотрите, там, кажется, лежит человек! Может быть, он замёрз. Какой ужас!"
Мне стало себя жалко, и я обратился за помощью к остаткам воли. Собрав её в озябший кулак, я заставил себя подняться. Сначала на коленки, а потом уж в полный рост. И прошёл ещё с десяток шагов. Вниз оказалось идти значительно труднее, чем вверх. Мышцы бедра не хотели слушаться. И стали побаливать. Я старался не думать, в каком ужасном положении я оказался. Я прошёл всего одну треть пути, возможно даже меньше, а силы мои были уже на исходе. Попробовал представить себе, как встретит меня Лиля, если она всё ещё там работает в газетном киоске. Обрадуется? Удивится? Не узнает? Прошло столько времени. Она начнёт уютно хлопотать, как раньше, и печь на плитке сырники. Ах, какими вкусными они у неё получались! Размечтавшись, я перестал, смотреть себе под ноги, и угодил в лужу, прикрытую тонким ледком. Кеды мои, а вслед за ними и носки сразу же пропитались водой. Я выругался вслух отборным матом, хотя до этого всегда избегал крепких выражений. Мой охрипший голос прозвучал в тишине загробно. Во всяком случае, мне так показалось, хотя я никогда не слышал загробных голосов. "Ну, что, конец, Шурка?" - мысленно спросил я сам у себя.
– Обидно замерзать в разгар лета. А как же сырники?
– попытался я пошутить и горько усмехнулся. Кажется, у Лили был сынок, его звали, по-моему, Павлик. Он, наверное, уже вырос. Ему же надо в школу. Начальную школу он мог окончить в Терсколе. А что дальше? Лиля могла уехать в Нальчик. Или в Пятигорск. Кажется, в Пятигорске, у неё были какие-то родственники.
Если я погибну от переохлаждения, я так никогда не узнаю, повесили ли французы свою доску на "Приюте Одиннадцати". Это тоже обидно. Нет! Я должен идти. Если придётся, буду ползти. Издеру себе все локти и колени, буду катиться поперёк склона, как бревно
Так, шаг за шагом, преодолевая боль в бедренных мышцах и негну-щихся коленных суставах, я медленно продвигался по направлению к стан-ции "Мир". Стало быстро темнеть, в горах темнота не заставляет себя ждать. Но ещё тускло белели островки снега. На небе вспыхнули звёзды, но их уже начинало заволакивать надвигающееся с запада одеяло низких облаков. Усилился ветер. "Что-то стало холодать, - пробурчал я, - не пора ли нам поддать!" Я попробовал хихикнуть, но от холода свело скулы, да и настроение было не то. Прямо скажем, не до смеха.
Передо мной, приближаясь и громоздясь, вырастала громадина станции "Мир", напоминающая по форме ангар в виде крышки гроба. Стены его были застеклёны, сквозь них просвечивала туманная муть. А что если пробраться внутрь, подумал я. Наверняка в машинном отделении есть какой-нибудь отопитель, не могут же механики зимой сидеть там без обогрева. Да, но электричество наверняка отключено, мигают только на мачтах красные сигнальные лампочки. Стены ангара смогут защитить от ветра, да и то лишь частично, там полно щелей. Но попробовать всё же стоит. Я подёргал металлическую дверь внизу, через которую обычно выходят приехавшие лыжники. Было бы смешно, если бы она была не заперта. От холода меня охватил озноб. Надо было двигаться, только в движении могло быть спасение. Я подумал, что, может быть, удастся проникнуть на перрон через гнездо, в которое въезжает вагон, и обошёл станцию слева. Но там открылась такая пропасть (я едва не свалился туда), что я поторопился вернуться обратно. Можно, конечно, попытаться разбить стекло камнем, которых, вытаявших из снега, здесь полно. Но что это даст? Если идти вниз, то есть, хоть и минимальный, но всё же шанс на спасение. А на холодной станции такого шанса уж точно не будет.
Вдруг до меня донеслись приглушённые голоса, мне показалось, что это были женские голоса. Они раздались откуда-то сверху. Может быть, это голоса ангелов, которые пришли за мной. А что, если это кто-то ещё спускается, как и я, вниз. Неужели повезло? В компании идти совсем другое дело. Я машинально сделал несколько шагов навстречу предполагаемым спутникам, но всё было тихо, только шуршал ветер. Ну, вот, подумал я обречённо, кажется, начинаются слуховые галлюцинации. Нет, нельзя терять времени, пока не спустился туман. Я и так непростительно задержался. Помню, здесь начинался крутой спуск, который я когда-то лихо преодолевал на лыжах. Внизу узкая лощина, потом подъём на плечо, а за ним необозримые просторы длинного спуска к станции "Старый Кругозор". Надо будет всё время держаться правого борта этого широкого распадка, иначе в тумане можно угодить к "Бараньим лбам", там уж точно пиши пропало.
Я почувствовал острый приступ к мочеиспусканию и, перед тем как начать опасный спуск, отошёл к стенке темневшей "гостиницы", едва выступающей из земли. И тут я обомлел: из-за двери слабо высвечивался контур входа. Ну, вот, сказал я сам себе, к слуховым галлюцинациям стали добавляться зрительные. Это так меня потрясло, что у меня заперло мочевой пузырь и я, как ни тужился, никак не мог помочиться. Полоски света не исчезали. Я застегнул штаны и, подойдя к двери, робко постучался. Никакого ответа не последовало. В темноте я разглядел кнопку звонка и судорожно нажал на неё. Звонок проверещал, по-видимому, едва слышно, будто бы сверчок проскрипел за печкой. Но в моём воспалённом воображении он прозвенел оглушительно. Как удар колокола, зовущего на пожар. Или как гром среди ясного неба. Я замер. За дверью послышалось какое-то шевеление, и через полминуты какой-то тоненький женский голосок спросил:
– Кто там?
Меня охватило такое дикое волнение, что я не мог сразу сообразить, что надо ответить на этот простой вопрос. Я забыл все правила нормальной человеческой речи, все эти падежи, склонения, спряжения, роды, числительные, суффиксы и приставки. Из моего озябшего рта стали вылезать странные слова против моей воли: существительные исключительно в именительном падеже, глаголы непременно в инфинитиве, прилагательные обязательно в полной форме. К тому же я стал путать женский и мужской род.