Приют Одиннадцати
Шрифт:
– Привет, это я.
– Шурка у тебя? Он приехал?
– У меня, у меня. Сидит рядом, лопает солёные помидоры с котлетами и передаёт тебе пламенный привет.
– Нажми кнопку, чтобы он слышал.
– Уже нажал. Он слышит.
– Шурка, привет! Ты меня слышишь?
– Слышу, Вася, привет!
– подключился я к разговору.
– Как твои дела?
Успел пропихнуть свой журнал?
– Всё в порядке. Французы
Теперь всё определилось, и у меня выдался свободный день. Спал я плохо, видно, переспал в поезде и автобусе. Кроме того, сказывалась разница в высоте: Терскол почти на две тысячи метров выше Москвы. Меня тревожил мой бронхит, и я решил ускорить акклиматизацию. Для этого надо было подняться немного выше, провести там некоторое время и спуститься вниз.
– Ты когда завтра уходишь?
– спросил я Юма перед сном.
– Рано утром. И вообще я тебе должен сказать, что ты меня не жди. Я часто остаюсь на кафе, чтобы не тратить время на спуски-подъёмы.
– А как же ты обходишься без помидоров и котлет?
– Меня кормит Светка Шевченко. Она, бедная, в прошлом году, угодила под бульдозер, её всю перекорёжило, одна рука у неё не разгибается, и одна нога короче другой. Но она не падает духом и надеется на лучшее.
– Какой ужас! Она всё ещё работает?
– Работает. Ты тут хозяйничай без меня. Помидоры ешь без ограничений, Наташа скоро привезёт ещё.
– Ты знаешь, Юм, мне хочется подняться на кафе, повидать Светку и поглядеть на то, что ты там мастеришь. Кроме того, мне нужна акклиматизация. Ты говорил, что хочешь сделать витражи. Я попробую, если ты мне доверяешь. Где у тебя эпоксидка и пигменты?
– Всё найдёшь в мастерской.
Когда утром я проснулся, Юма уже не было. Я позавтракал и отправился на Чегет. Дорога мне была хорошо знакома, и я бодро шёл, напевая какую-то примитивную песенку. Иногда кашлял, и это меня тревожило. В тени высокого соснового леса было прохладно. На северном склоне Чегета цвели рододендроны. Пахло хвоей. Там, где зимой был снежный мост, теперь через бурный поток Азау было проложено несколько бревен, очищенных от ветвей. Вода в реке была мутно-густой, почти коричневой и ворочала камни. По брёвнам приходилось идти осторожно, балансируя руками.
Парнокресельная канатная дорога не работала, на ней проводились профилактические работы. Я поднялся по бетонным ступенькам на нижнюю станцию однокресельной канатки, в строительстве которой мне приходилось принимать непосредственное участие. Я привык ездить без билета, полагая, что имею на это право. Но на этот раз контролёры были мне не знакомы. Я попытался было объяснить им, кто я такой, но мне ответили на чистом русском языке, что по-русски не понимают, и указали на кассу. Пришлось покупать билет. Это меня расстроило, но вскоре, плывя в кресле и поглядывая по сторонам, я успокоился. Подо мной проплывали освободившиеся от снега склоны, из которых торчали верхушки скал, о них, катаясь на лыжах, мы драли свои лыжи. Слева возвышался массив Донгуз-Оруна, он казался не- подвижным, справа вдалеке вырастала громада Эльбруса. Солнце припекало по-летнему и слепило глаза. Пришлось надвинуть защитные очки. Когда кресло проходило через опору, сильно
Я поднялся с движущегося кресла на верхней станции и прошёл к круглому зданию кафе, стоявшего на скалистом гребне. Был непривычно видеть склоны Чегета бесснежными. Вокруг камни и редкая трава. И много мусора, который зимой скрывается под снегом. Я по дощатой "палубе прошёл на выступавший край, откуда хорошо был виден Эльбрус. Казалось, что он совсем рядом, но до него было огого как далеко! Обе вершины были покрыты снегом. Я нашёл ниже седловины каменистую гряду и на ней чёрную точку. Это был "Приют Одиннадцати", послезавтра, если не случится чего-нибудь непредвиденного, мы с французами туда поднимемся. На душе было радостно, и ничто не предвещало опасности.
Светка, увидев меня, завопила со свойственной ей сдержанностью:
– Юм, Шурик приехал!
Юм вышел на "палубу" и сказал:
– Я знаю. Он сегодня у меня ночевал. Уверен, что за завтраком он слопал все помидоры.
– Ну что ты меня позоришь перед дамой! Не тронул ни одного. Хотя, признаюсь, очень хотелось. Попил только кофе и не удержался съесть стакан айрана с бородинским хлебом.
Вид у Светки был так себе: на море и обратно, и я решил не заводить тему насчёт её неказистой внешности, чтобы её не расстраивать. Но она сама с огромным воодушевлением затронула эту тему:
– Ты знаешь, Шурик, меня угораздило попасть под бульдозер, - вскричала она, - меня всю переломало. Меня едва из него вытащили.
– А на лыжах можешь?
– Могу, только без палок.
– Ты молодец, Светик! Хорошо держишься. Настоящий парень.
Светка и раньше, ещё до эпопеи с бульдозером, нельзя сказать, чтобы была Венерой Милосской, а тут - вообще. Квазимода. Одна нога в колене не разгибается, другая, и тоже в колене, не сгибается. Пальцы на левой руке собрались в постоянную жменю, как будто она беспрестанно суп солит крупной солью. А один глаз круглый сделался, как орех. И вывороченный, с красной каймой. И полностью не моргает.
– Здорово это у тебя получилось, - говорю я Светке без намёков.
– В том смысле, что не повезло тебе с бульдозером. Могло быть хуже.
– Куда уж хуже?
– засомневалась Светка.
Я прошёл в помещение, где Юм строил нары. Я всегда любовался, как он работает. Ни одного лишнего движения. Посредине залы, где полагалось ночевать туристам, был устроен верстак, а в стороне, неподалёку, лежал ровный штабель обрезной сосновой доски. Юм брал из штабеля доску, клал её на верстак, зажимал струбцинами и тщательно вёл электрорубанком вдоль корявого полотна. Из рубанка вылетала щепа и вкусно пахла сосной. Весь пол был усыпан этой щепой. А после рубанка Юм елозил по доске длинным ручным фуганком и всё пробовал рукой, гладко ли. Я смотрел с восхищением и думал: почему это какая-нибудь певичка со сцены песенки поёт, ей букеты дарят, хлопают, кричат, всё её знают и помнят. И денежки, видать, немалые получает. А тут умелый человек делает тебе нары, крепкие, устойчивые, на болтах, чтобы они ходуном не ходили, чтобы тебе крепко спалось на высоте горы, а ты никогда не задумываешься, кто это для тебя старался. Вот, думаю, напишу я об этом в рассказе, и люди будут знать, что нары, на которых они спят в кафе "Ай", с видом на высочайшую вершину Европы, делал своими крепкими руками Юрий Михайлович Анисимов. И помянут человека добрым словом в знак благодарности.