Приют одинокого слона
Шрифт:
Только теперь Вадим по-настоящему понял, что такое зубовный скрежет, бесконечной адской перспективой которого пугают заскорузлых грешников. Лора спрятала лицо в ладони и тихонько захныкала. Миша сморщился, словно откусил сразу пол-лимона, и уткнулся лбом в запотевшее стекло.
Город готовился к празднику, наверно, главному в году. Ярко разукрашенные витрины, елочки, гирлянды, рождественские звезды. Люди, спешащие, в лихорадочном приподнятом настроении, которое могло бы передаться им, если бы не Генка, бубнивший без передышки. Ладно бы еще, если б он о городе рассказывал,
Возможно, в малых дозах такие лирические отступления были бы даже трогательными, но, как говорится, не в этой жизни. Выдаваемый Генкой звукоряд ощущался как несомненное двадцать два. Раньше он таким не был. Более того, он никогда не делился своими воспоминаниями публично, разве что с Вадимом и немного с Максом. Но и это было давно. А при нынешних обстоятельствах его сентиментальные излияния воспринимались как визг железа по стеклу. Раздражение росло с каждой минутой, но Генка, похоже, прекрасно чувствовал себя в этой грозовой туче.
Наконец пытка кончилась. Проехав вдоль ограды, металлические прутья которой перемежались серыми кирпичными столбиками, автобусик затормозил у невысоких кованых ворот. Генка нажал кнопочку на пультике, и ворота, лязгнув, отъехали в сторону.
Выйдя из машины, Вадим огляделся по сторонам.
Серый двухэтажный дом выглядел более чем солидно. Высокое крыльцо с кованым фонарем стиля модерн, на втором этаже эркеры с огромными окнами, коричневая черепичная крыша с каминной трубой. Судя по черной, жутковатого вида, оплетке, летом вилла должна была утопать то ли в плюще, то ли в диком винограде. Чистенький, аккуратный садик - деревца, подстриженные вечнозеленые кустарники, клумбы, укрытые на зиму еловыми лапами. В уголке качели и песочница.
– Ген, а где собака?
– спросила Оксана, подходя к пустому деревянному дворцу (никак не будке), над входом в который детская рука криво вывела белой краской: "Martinek".
– Собака?
– с брезгливой гримасой переспросил Генка, выходя из гаража.
– В передержке собака. В гостинице собачьей. На фига мне здесь собака еще? Терпеть не могу!
– У тебя же была такса!
– возмутился страстный собачник Миша.
– Это Полинкина. Она ее и забрала. И правильно сделала. А то я бы ее придушил, стерву.
Генка закрыл дверь гаража и метнул на Вадима, который уже открыл рот, чтобы сказать что-то, такой взгляд, что тот чуть не подавился языком.
– Кого придушил бы?
– деловито уточнила Лора.
– Полинку или собаку?
– И ту, и другую.
– Понятно, - она переглянулась с Оксаной и вздохнула.
– Все с тобой понятно. Уж мы их душили-душили, душили-душили... Ну и гадина, - добавила она вполголоса, так, чтобы слышала одна Оксана.
– Простатит бараний!
– Прошу!
– Генка распахнул перед ними
– Поднимайтесь сразу наверх, там будут ваши комнаты.
Из небольшой, довольно-таки сумрачной из-за обилия темного дерева прихожей вправо и влево вели две совершенно одинаковые двери из матового стекла. Деревянная лестница была застлана шоколадного цвета ковровой дорожкой. Окно на лестничной площадке представляло собой красивый витраж: что-то на тему райского сада. Большие растения в кадках словно сошли с этого самого витража.
Наверху, повторяя первый этаж, тоже было две двери. Сквозь стекло огромного вделанного в стену аквариума пучили глаза диковинные рыбки.
– С той стороны - комнаты для гостей, - махнул рукой Генка.
– Располагайтесь. С другой - детские и малая гостиная. Через полчасика жду вас внизу. Слева. Там большая гостиная. Справа - спальня хозяев и кабинет.
– Красота!
– Лида упала на широкую кровать под голубым покрывалом и блаженно потянулась.
– Вот бы нам такой домик, а?
Миша отодвинул в сторону тяжеленные чемоданы и сел в кресло.
– Ну, что молчишь?
– щебетала Лида.
– Правда здорово?
– Что здорово?
– сухо поинтересовался он.
– Ну... все, - растерялась жена.
– Особенно Савченко.
– Да что вы все на него нападаете?
– Лида возмущенно вскочила.
– Ну не любит человек собак, подумаешь. Ты вон кошек не любишь, и что? А что болтал всю дорогу... Так человеку всегда приятно рассказывать, где его детство прошло.
– А что это ты его так защищаешь, можно узнать?
– Да просто противно, как вы все себя ведете. Особенно Лорка с Максом! Он нас пригласил сюда, хочет помириться, а вы...
– Слушай, чего ты орешь, как Ленин на буржуазию? Между прочим, когда человек хочет помириться, он не будет хамить и сознательно действовать всем на нервы.
– Да ничего он не хамит!
Лида разошлась так, что на ее глазах выступили слезы, а от щек можно было прикуривать. Она бегала по комнате взад-вперед, натыкаясь то на кресло, то на столик у окна, размахивала руками и вопила, как корабельный тифон. Впервые за три с половиной года Миша подумал, что у его жены на редкость неприятный голос, особенно когда она злится.
Из-за стены постучали. Там поселились Макс с Лорой.
– Эй, что там у вас за вопли?
– крикнула Лора.
Лида замолчала, закрыв рот на полуслове. Мише даже показалось, что он услышал хлопок.
– Пошли вниз, - сказала она, глядя исподлобья.
– Потом с барахлом разберемся.
Вадим с Оксаной уже переоделись и, потягивая что-то из высоких бокалов, сидели в нижней гостиной, на удивление красивой комнате с обитыми голубым шелком стенами. Пол от стены до стены покрывал темно-синий короткошерстый ковер с кремовыми разводами. Вся мебель: велюровые диван и кресла, стулья, журнальный столик, роскошная многоуровневая горка, большой обеденный стол - тоже была цвета жирного сливочного крема. Под потолком красовалась люстра - настоящий шедевр абстрактного искусства. "Похоже на согнутый ландыш", - неуверенно предположил Миша.