Приют одинокого слона

Рябинина Татьяна

– Не спишь?

Вадим вздрогнул и обернулся.

В дверях стоял Генка. Яркий свет из окна падал на его лицо, безжалостно подчеркивая бледность и худобу, поседевшие виски. Казалось, он не спал и не ел несколько суток. И вдруг, как по волшебству, его вчерашнее нагло-насмешливое выражение, прикрытое нарочитым дружелюбием, исчезло, уступив место растерянности, боли и запредельной усталости.

Вадим судорожно сглотнул слюну.

Жалость. Непрошеная и почти запретная. Он не мог позволить себе жалеть Генку. Потому что Генка - предатель. Что бы там ни говорил, как

бы просил прощения. Он не мог простить его. Но жалость не уходила, заставляя злиться - на него и на себя.

– Послушай, ты не болен?
– словно против воли спросил Вадим.
– Что-то неважно выглядишь.

Генка усмехнулся, все стало на свои места. Жалость ушла, и Вадим вздохнул с облегчением.

– Нет, не болен. Все просто фанс, - отрезал Генка.
– Был не слишком удачный период. И бизнес, и личное. Но теперь - порядок. Вот только с вами зависло. Ладно, устаканится. Как думаешь?

Вадим неопределенно пожал плечами. Он крупно сомневался, что в их отношениях может хоть что-то "устаканиться". Как бы хуже не стало. Они и так уже еле терпят, а не прошло еще и суток из пятнадцати. Просто ирония - пятнадцать суток! Вот только за какие такие грехи? Или есть за что?..

– Хотелось бы город посмотреть, - дипломатично ушел от ответа Вадим.

– Так цо? Сейчас все встанут, позавтракаем и вперед. Где вы еще найдете такого гида?

Вадим, который заочно знал Прагу, как собственную квартиру, вполне мог обойтись без поводыря, но снова промолчал. Генка хотел что-то добавить, но тут из коридорчика послышались шаги.

Отодвинув Генку в сторону, в гостиную вошла одетая в красный спортивный костюм Лора, тоже бледная, но сильно нарумяненная, совсем как клоун. Глаза с расширенными зрачками блестели, от нее шла волна какой-то мрачной энергии - видимо, только что укололась. Обойдя Генку, она обернулась и посмотрела на него в упор, буркнула что-то, поджала губы и плюхнулась в жалобно скрипнувшее кресло-качалку.

– Как насчет завтрака?
– нахально поинтересовалась она, вытаскивая из кармана штанов сигареты.

– Есть целый карп, - с подобострастным поклоном официанта ответил Генка.

Лора вспыхнула и уже открыла рот, чтобы ответить, но Генка вышел из комнаты.

– Гнида, - процедила она сквозь зубы.
– Кстати, ты понял, что он на игле?

– Ты думаешь?
– засомневался Вадим, хотя внутренне, наверно, уже и сам сделал такое предположение.

– Не думаю, а знаю. Ну, может, не колется, может, жрет или нюхает, но то, что потребляет, - будь уверен. Но мне все-таки кажется, что колется. Я даже знаю чем.

– И чем же?

– Промедолом.

– С чего ты взяла?
– вытаращил глаза Вадим.
– Промедол - это же обезболивающее.

– Это наркотик, Вадик, - со снисходительной ноткой просветила его Лора.
– А уже потом обезболивающее. Все дело в дозе. Я же не могла взять с собой ампулы. Вот Генка мне и подсобил. Промедолом. "Ты что, - говорю, - мне же морфин нужен". А он: "Морфина нет. Бери промедол или соси лапу". Я укололась - ничего. Ломку сняло, но кайфа почти нет. Ладно, как говорится, на бесптичье и жопа - соловей.

–

Но если ты говоришь, кайфа нет, зачем ему им колоться?

– Это у меня нет, потому что не мое. А у него, наверно, очень даже есть. Иначе зачем ему запас такой? Специально для меня затарился? Это уж чересчур, не находишь?

– Если ты права, то это многое объясняет, - задумчиво сказал Вадим.

– Но не оправдывает. Наоборот. Слышь, мне после дозы всегда жрать хочется. Может, будем уже народ будить? Ты иди Ксюху пни, а я Макса растолкаю и Одинцовым в стену постучу. Они, правда, вчера часов до трех бубнили, кажется, отношения выясняли. Вот уж стоило сюда для этого ехать. Или Михрютка Лидуню к Генчику приревновал?

– Значится так. Маршрут такой, - сказал Генка, когда они вышли за ворота.
– Сначала Пражский Град, потом по Замецким Сходам спустимся на Малу Страну, Карлов мост, Старе Мнесто. Где-нибудь перекусим, сядем на метро и вернемся. А вечером сходим куда-нибудь посидеть. Устраивает?

– Вполне, - вяло откликнулся Макс, натягивая на уши черную шапочку.
– А почему не на машине?

– Еще чего! Здесь надо пешком ходить. На машине потом. Вроде обзорной экскурсии.

– Разве нам туда?
– удивился Вадим, когда Генка повел их какими-то переулками в сторону, противоположную той, где, по его представлениям, находился Пражский Град.

– Нет. Просто сначала я вам покажу свою школу. Я там черт знает сколько лет не был.

– Тогда, может, не надо?
– осторожно попыталась возразить Оксана, предчувствуя бесконечный поток ностальгических излияний.
– Сходишь без нас. Ведь это твои личные воспоминания.

– Мне будет приятно разделить их с вами, - все с той же многослойной усмешкой ответил Генка, и Вадим снова удивился: как он мог испытывать к нему жалость?

Выглянуло солнце, снег заискрился так, что глазам стало больно. Заметно похолодало. Оксана засунула правую руку в карман Вадима. Лора, заметив это, как обычно, фыркнула.

Молча прошли несколько кварталов. Наконец за маленькой площадью показалось произведение сумасшедшего кубиста, облицованное пористым камнем странного серо-коричневого цвета. Здание изгибалось, расползалось во все стороны, пучило мириады подслеповатых глаз-окон. Оксане оно показалось обожравшимся чудовищем. И то, что именно здесь учился Геночка Савченко, не вызывало никакого удивления - они со школой были друг другу под стать.

Генка вздохнул, словно увидел после долгой разлуки старого друга, который успел поседеть и отрастить живот:

– Да... А когда-то она была красивая. Светло-бежевая. А с той стороны - стоянка для автобусов. Мы туда приезжали. И "уголок". Там перед и после уроков тусовались особо продвинутые товарищи. Курили.

– И ты тоже?
– фыркнула Лора.

– Нет. Я был примерным мальчиком. Почти. Почти отличником и комсоргом.

– Тогда все ясно...

– Ну что, пойдем вовнутрь?

– Я подожду здесь, - отказалась Лора.

Остальные, обреченно вздыхая, вслед за Генкой поднялись по ступенькам и вошли в стеклянный холл-аквариум.